ГЛАВА СЕДЬМАЯ ПЕРВЫЙ УПАДОК 1650 год явился неким рубежом, неким разделом, перед которым (за 3-4 года) некогда цветущий город, успешно развивавшийся, богатевший, по-своему красивый, с определенными сложившимися традициями, стал катастрофически хиреть, приходить в упадок и терять свое прежнее значение. Это было результатом военных действий. Именно война, злейший враг людей, еще более злостный, чем нищета и болезни, является главным врагом городов. Война и сопутствующая ей оккупация, стирающая бесследно всю предшествующую культуру, классическим примером чего может служить римлянами "запаханный солью" Карфаген (208). Запорожско-казацкое нашествие было всего лишь "разведкой боем" стоящей за ним Московии, после чего началось самое худшее. Когда казацкое восстание начало выдыхаться - и шло к своему неминуемому поражению, Московия поняла, что теперь ее черед, и повела свои собственные армии в наступление на беларуско-литовские земли. Бобруйск в этой ситуации стал еще более важной для Великого Княжества Литовского городом-крепостью. Речь Посполита стремительно теряла огромные территории, вынужденная покинуть исконно-белорусскую Смоленщину, а также приднепровские области. После этих территориальных потерь стратегическое значение Бобруйска стало просто исключительным. Поддержанные наступлением своих тогдашних союзников, запорожские казаки снова начали свои набеги. Эти набеги стали еще более жестокими и беспощадными. После страшного разгрома и огромных потерь, нанесенных им вольско-литовскими воеводами, казаки уже больше не заигрывали с белорусским населением; они сжигали и грабили города и убивали не только евреев, но и белорусское население. После Зборовского мира, временно заключенного между войсками Речи Посполитой и войском под предводительством Богдана Хмельницкого, снова начались военные действия. Под Берестечком войско Богдана Хмельницкого потерпело катастрофическое поражение. Разгром был настолько значительным, что создалась угроза существованию всей казацко-украинской освободительной армии. В 1654 году Хмельницкий, возглавлявший казацкое войско, был вынужден решиться на крайний шаг: объявить о "воссоединении" Украины с Россией. Это решение долго подготавливалось дипломатией российских сановников, которых не устраивали никакие компромиссные решения, не устраивала никакая "частичная" версия присоединения Украины - автономный принцип ее вхождения в состав Московской Руси, - но только полная и безоговорочная "капитуляция": присоединение Украины к Московии в качестве составной и неделимой части территории последней. Московия отказалась от выдвинутого первоначально Хмельницким плана переселения на ее территорию воинов Запорожской Сечи или даже части всего населения Украины, хотя в то время у Московии имелось появилось много "незаселенных" земель: ей нужны были не люди, а территории (216). В случае согласия Московского двора, Хмельницкий планировал бы удовлетворить его первоначальную "просьбу": войну с территории Московии за независимое украинское государство. Но эта просьба была отклонена, и, в конце-концов, выждав удобный момент, когда у Богдана Хмельницкого, в руках которого сосредоточилась большая власть (и он ее стал терять после поражения, а недовольство его правлением усиливалось), не осталось иного выбора, как только заключить безоговорочное и на условиях последней соглашение с Московией, даже не соглашение, но АКТ. Документ о присоединении территории Украины к России был подписал в том же, 1654-м, году. (Конечно, это соглашение было достаточно уникальным и являлось, как сказали бы сейчас, "вопиющим нарушением международного права"). Стремясь закрепиться на захваченных землях, а, если удастся, то еще более расширить свои территории, Московия в том же, 1654-м году, начала войну с Польшей (Речью Посполитой), используя занятые территории, в том числе и территорию Украины, в качестве плацдарма для новых захватов (217). К тому времени в Московском государстве ускорился процесс еще большей консолидации государственной и политической власти, и переноса всего идеологического смысла существования государства на создание и сохранение гигантской империи. Московская Русь превратилась в сильное и могущественное государство, способное вести длительные войны и представляющее собой в военном отношении большую силу. Для украинских казаков, для которых война и романтизм кровавых сражений за десятилетия превратились в насущную внутреннюю потребность и стали стилем их жизни, участие в военных действиях было самоочевидным, составляло стержень их существования само по себе. Когда война между Московией и Речью Посполитой вспыхнула с новой силой, Богдан Хмельницкий послал в помощь России 20 тыс. казаков во главе с полковником (наказным гетманом) Иваном Золотаренко. В марте 1655 года армия Золоторенко появилась под стенами Бобруйска (218). После осады и захвата города воинство Золотаренко разорило город, и все жители города, оставшиеся в нем, были истреблены (219). Затем некоторое время город находился в руках казацкого полковника (221). Подтянула свои силы и русская армия, идя на соединение с армией Золотаренко (222). Но Великое Княжество Литовское, сумев собрать превосходящие силы, оттеснило русские и украинские войска - и отбило город (223). Неправдоподобной представляется версия, помещенная в одной из книг о Бобруйске (224), о том, что "поляки" (имеется в виду белорусско-литовское войско), якобы, разрушили Бобруйский замок, разобрали стену вокруг города, а многие дома предали огню (225). То, что стена вокруг города и бобруйский замок подверглись разрушениям, мы знаем из подлинных исторических документов (227), но разрушены они были не литовско-белорусским войском, но армией Золотаренко. Егуда Слуцкий пишет, что, после захвата Бобруйска, Золотаренко до основания разрушил Бобруйск: "чтобы в будущем он не являлся укрытием для вражеских сил, какие бы собирались и укреплялись бы в нем". Другой источник пишет об этом: "... в начале 1655 года наказной гетман казацкий, Золоторенко, ходил из-под Старого Быхова на Бобруйск, Глуск и Королевскую Слободу, истребив их жителей" (113). Видимо, этот "наезд" имеет в виду и король Ян Третий в своей грамоте (114), где он упоминает о двух разорениях Бобруйска; возможно, было еще одно казацкое разорение города. Другой, московский, "наезд" имел для Бобруйска, видимо, не менее серьезные последствия, иначе ему не было бы придано такого значения - и он не упоминался бы вместе с жестоким казацким. С не менее, чем 410 "дымов" в 1648 году количество домов в Бобруйске сократилось до 170-ти в 1667-м году (115). К 1680-м годам город был окончательно разорен, его значение после всех трагических событий военного времени 1650-х-1670-х годов было потеряно настолько, что король Ян Третий в е з д е называет его уже не "мястэм" (городом), а "мястэчкем" (городком). Московия вскоре была отброшена на Восток, и уже к 1661-му году отступила далеко за Березину. Но обширные территории вокруг Бобруйска обезлюдели, а в Бобруйске осталось менее половины его прежнего населения. В 1680-х годах Бобруйск все еще находился в состоянии упадка, хотя и весьма относительного: ведь он сохранил себя, и продолжал развиваться, о чем свидетельствует грамота короля Яна III В Янове (209), в которой он в частности пишет: "Нам донесена покорная и печальная просьба устами известных Базыля Тарасевича и Даниэля Будки, посланных от городка Бобруйска, чтобы мы им права, нарушенные во время Московского и Казацкого нападений, нашей королевской властью восстановили". Как и предшествующие правители, король заботился о сохранении в Бобруйске свободных рынков; вторым главным вопросом его послания являлся вопрос о разрешении изготовлять напитки для собственных нужд и на продажу, на что дается согласие за подписью короля... Средневековье (которое в Восточной Европе, особенно в Московии, фактически доходило до верхней границы феодализма: до 17-18 веков) было тем историческим периодом, в который возможные для тогдашнего уровня развития техники и науки формы жестокости были доведены почти до предела. Оно унаследовало от антично-рабовладельческих цивилизаций и модернизировало различные приспособления для деформирования человеческой плоти, для пыток и издевательств. Пытки, казни, насилие принимали самые дикие, самые чудовищные по своей дикости формы. При этом следует выделить две стороны жестокости: насилие как самоцель, как средство к уничижению другого и насильственному превосходству (и как следствие психологии садизма), - и с другой стороны - насилие как средство приобретения благ, доходов из нещадной эксплуатации другого человека, других людей, основанной на репрессиях и физических истязаниях для принуждения к этому. Чем более жестока общественная среда, чем более примитивен уровень эксплуататорского общества, тем больший упор в нем делается на первую сторону репрессий и эксплуатации, и, наоборот, чем более развито общество, чем выше его культурный уровень, тем более внешне отчуждена в нем эксплуатация от тех средств, которые при ее помощи добываются, и тем меньше в нем занимает вторая сторона. Надо отметить, что в условиях Вел.Кн.Лит. характерные для крепостничества репрессии принимали более мягкие формы. Такой вывод можно сделать на основе сравнительного изучения документов XVII века существующих историй Литвы и Беларуси - и других феодальных государств Восточной Европы. Тем не менее, крепостное право в Вел.Кн.Лит. - по нами уже описанным причинам - в середине XVII века не только не ослабло, но даже ужесточилось. Прибыль Бобруйского староства в 1676-м году - с города: 16 коп, 7 грошей, 9 и 1/3 пенязи; с сеножатей: 126 коп, 40 грошей, 9 пенязей; с откупов и аренды: 415 коп - показывает большой разрыв между прибылью с города и с сельскохозяйственных угодий, что свидетельствует, с одной стороны - об усилившейся эксплуатации народа, а, с другой - об упадке городского хозяйства (210). Время от времени усиливались отдельные явления, которые можно охарактеризовать как проявление национального гнета. Одним из таких проявлений было наступление на православие и протестанство. Правда, веротерпимость и нападки на некатоликов чередовались в истории страны, однако, резкого поворота в ту или другую сторону так и не наступало. За переход в католичество власти обещали разные блага, не менее настоятельно требуя хотя бы перехода в униаты. Для того, чтобы заставить некатоликов перейти в католическую веру, применялись даже угрозы, даже - в отдельных случаях - сила. Бывали - пусть и редкие - нападения на православные и протестанские храмы и разгромы протестанских и православных церквей (211). На землях восточной окраины княжества, где находился Бобруйск, насильственное окатоличивание и агрессивные акты против некатоликов проявлялись не так резко, но, тем не менее, известные противоречия, все-таки, существовали. Как мы уже замечали, к XVII веку в Бобруйске уже были большие православный и кальвинистский храмы (большой православный храм имелся тут еще в 16 веке), Спасская церковь, православный монастырь, православные братства св. Николая и св. Юрия (112). После окончания войны с Россией власти проявили усиленную заботу о восстановлении разрушенных стены и крепости, а также замка в Босруйске, о чём мы уже сообщали выше (226). То, что стена вокруг города и бобруский замок подверглись разрушениям, мы знаем из подлинных исторических документов (227), только разрушены они были не литовско-белорусским войском (как утверждают некоторые книги (на русском языке) 19 века и советского периода), но армией Золотарвяко. Безоговорочно мы можем согласиться с книгой "Бобруйск" (1965-го года издания) только в одном: в том, что, после разгромов и разорения, разрушений и пожаров, явившихся следствием военных действий, Бобруйск потерял свое прежнее значение. Таким он и вступил в свою последний исторический период в составе тех государств (до 1569 - в Вел.Кн.Лит., с 1569 - в составе Речи Посполитой ), в какие он входил на протяжении более 330 лет до текущего момента. Именно в этот последний период в рамках польско-литовского государства (а истощённые войной Польша и Россия в 1367 г. заключили Андрусовское перемирие, по которому Белоруссия, а в её составе и Бобруйск, закреплялись "за Польшей" - за Речью Посполитой), Бобруйск становится еще более важным религиозным центром. Особенно большими правами тут (как и во многих белорусских землях) пользовались иезуиты. Основанные в Бобруйске иезуитские миссия и резиденция владели большими земельными угодьями, иезуитам, как нам известно, принадлежал костёл св. Станислава Костки; они построили католический монастырь, оказывали известное влияние на администрацию города (228). Бобруйск оставался частью Речи Посполитой до конца ХVIII века, как и другие города и земли центральной и западной части Белоруссии. Тем временем дальнейшая историческая судьба Бобруйска, как и судеб Белоруссии и Литвы в целом, все больше зависела от развития событий в соседнем Московском государстве, в котором происходили в XVI- XVII (и в XVIII) веках колоссальные изменения. История этой страны именно в данные века была в то время одним кровавым кошмаром, выразившимся в самых диких, самых чудовищных и нелепых формах: с массовыми казнями, пытками, разорениями, выселениями; полнейшим, даже для средневековья чрезмерным, беззаконием и вероломством; немыслимыми издевательствами, затронувшими огромные массы людей: практически всё население государства и пограничных районов соседних с ним государств (229). Уже к царствованию Алексея Михайловича наметился ряд особенностей, выделявших Московскую Русь (какая контрастно отличалось от лю6ой другой европейской страны) среди государств как Востока, так и Запада. Но еще более выражено, даже гротескно, эти особенности проявились в царствование Ивана Васильевича (Ивана IV Грозного). При нем Русь стала особым временным заповедником, в котором искусственно (а, может, осознанно?) поддерживалась (по отношению к остальному миру) атмосфера и обстановка предыдущих эпох, как, например, в конце ХVI века - обстановка XIV - XV веков. Звериные расправы, шесть волн (по Карамзину, В. Ключевскому и С. Соловьёву) свирепого террора, унесшего тысячи жизней (5 тысяч казненных упомянуто только в одной "Синодике опальных"), бесчинства, насилия и грабежи, дыбы (царь как присутствовал при пытках, так и сам пытал) - вот тот исторический "ландшафт", на фоне которого разыгрывались подлинные исторические драмы. Жестокости и пытки стали как бы тем охранным "забором", той русской "китайской стеной", которая ограждала особое время внутри Московии от "наружного", "нормального" времени. Разница между тикавшими тут часами - и временем, которое показывали исторические часы за пределами этой фантасмагорической державы, в последующие эпохи неуклонно сокращалась. Это сокращение происходило в значительной степени благодаря дальнейшему включению внешнего мира в пределы будущей Российской Империи. Грозный был маньяком (в припадке гнева он убил даже своего собственного сына Ивана), но безумие, иррациональность были не только отличительными особенностями самого царя, но стали одной из важных особенностей всей системы русского царизма. В отличие от любого другого монарха Европы (в каком-то смысле даже Азии) Иван Грозный не признавал - и поспешил ликвидировать всякие отголоски коллективного правления, даже черты конклава, став невероятно единоличным диктатором страны, с которым никто не разделял власти, ее главным законодателем и единолично принимал любые важные для страны решения. Переписка царя - с Боярской Думой за 1570 г. отражает полное подчинение последней (230). Известный историк В. Г. Гейман замечает, что Дума - только орудие в руках Грозного. Но царь взлелеял и ранние образчики демагогии и фальши, не отступая от словесной формулы "государь приговорил с бояре". Он повел своеобразное наступление на частную собственность, стремился не допускать родовитых и богатых (то есть, потомственную знать) к управлению государством, ограничить частную собственность уставно, и сделать владение "казной", "казнами" исключительно привилегией государства, для чего вместо бояр ввел в думу дьяков-слуг, которые и стали вместо имущей аристократии государственными чиновниками; так царь отделил Имущество от Управленчества, аристократию - от кормила государственной власти, без чего собственность, владельчество в европейском смысле (да и в азиатском наверное) не воспринимаются как таковые. При этом государе страна стала "закрытой зоной", на что указывал е щ е Р. Г. Срынников, изучая оправдательную грамоту опального князя Д. И. Курлятева; границы ее были официально перекрыты для въезда или выезда для кого бы то ни было без разрешения царя. Почти всё это было уникальным и не имело аналогов во всей мировой истории того периода. Неслучайно Грозный отдавал на разграбление опричникам владения самых богатых бояр, а земли последних делил между несколькими мелкими владельцами. При нем возникла опричнина - особый вид кровавого террора, ничем не ограниченного, и опричники - особый разряд людей, не подлежащих действию общей юрисдикции, стоящих вне всяких законов и наделенных почти неограниченным правом (в каких-либо местных рамках) насилия, террора. Этот разряд, однажды появившись на Руси в виде опричников, так больше никогда не исчезал, реинкарнируясь - воплощаясь то в гвардейских офицеров, то в чиновников III Отделения, то в служащих тайной полиции, то в жандармов, то в комиссаров или чекистов. Иван IV Грозный добился также монополии государства на идеологию, роль которой играло в России православие, полностью подчинив "идеологический'' институт страны - церковь - государству. Даже административно. Он бросился монополизировать саму историю, повсюду собирая и изымая исторические документы, нагромождаемые в царском архиве. Он впервые стал использовать хранимые им древние грамоты, хозяйственные и прочие акты, церковные документы - для доказательства своей "правоты" или "законности" своей власти, бесстыдно фальсифицируя факты и сведения в тех случаях, когда считал, что другим они неизвестны. Тайные убийства (историки считают, что и сам Грозный был умерщвлён Годуновым (последний был также отравлен, и сын его, Федор, был убит; малолетний наследник Грозного, Дмитрий, погиб при загадочных обстоятельствах), разгул грабежей, насилия, бесчинств явились наследием Грозного, не иссякая и не останавливаясь ни на минуту. После относительно миролюбивых а гуманных Фёдора с Годуновым на престол взошёл польско-белорусский ставленник, галицкий дворянин Юрий Богданович Отрепьев, Лжедмитрий - I, под именем царя Дмитрия Ивановича. Убивший его боярин Василий Шуйский стал следующим царём, при котором бесчинства приняли форму прямо-таки дикого разгула; насилия, осквернения, пытки, грабежи, глумление, уничтожение имущества и продуктов населения, поджоги, убиение детей на глазах родителей самыми зверскими способами (в том числе и грудных младенцев), последовавший за беспорядками голод, зверские расправы - захлестнули всё. Только вооружённый человек мог выжить и быть хозяином положения (в сообществе с группой других вооружённых лиц) в тех условиях. Банды разбойников "правили" государством. А вскоре мятежное войско Лжедмитрия-II привело в Московский Кремль поляков, которые за два года оккупировали страну; оккупация была прервана сопротивлением (борьбой) народного ополчения под руководством Минина и Пожарского. В итоге невиданных страданий и бед, побывав на грани почти полной потери свой государственности, пережив иностранную интервенцию и оккупацию, Московское государство сумело трансформироваться в более прогрессивное (в культурном, политическом и экономическом отношении) общество, и не только изгнало со своей территории интервентов, но и аннексировало громадные чужие территории. Все это произошло в силу стечения обстоятельств, по неизъяснимой исторической прихотливости, по прихоти изменчивых, как облака на ветреном небе, исторических случайностей. Московское государство расширяло свою территорию в двух основных направлениях: на Запад, за счёт соседней Речи Посполитой, и на восток (юг). Территории, заселённые русские этносом, были к тому времени уже полностью объединены, и расширение происходило за счёт территорий, на которых проживали другие народы. На южных территориях, сравнительно недавно захваченных и присоединённых к России, проживали и соседствовали с ними татары, калмыки, казахи, 6ашкиры, мордва, марийцы, чуваши и другие народы (народности). Основой колониальной политики русского правительства по отношению к ним являлись жестокость, истребление, лишение исконных земель, христианизация и русификация. Власти предприняли грандиозные выселения полуоседлой и оседлой части местного населения из собственных городов, с родных земель, а кочевников лишали пастбищ, коней, имущества. Юг служил для Москвы огромным экономическим и природным резервуаром, из которого она черпала силы для своих дальнейших захватов. Но он был одновременно и потенциальной угрозой царскому режиму, храня, как яйцо смерть сказочного Кащея, его скрытую погибель, питая восстания и выступления, что не раз могли пресечь само существование империи. Ещё в самый разгар тирании Ивана IV Грозного крымский хан Девлет-Гирей в 1571 году, в ответ на интервенцию русского воинства в Крыму, совершил опустошительный набег на Русь и сжёг её столицу - Москву. В 1603 г., при Годунове, вспыхнуло грозное восстание Хлопка, в которое влились многие беглецы, что нашли укрытие в южных степях. В рядах отрядов и Лжедмитрия-I, и Лжедмитрия-II сражались против войск империи выходцы из южных украинских степей, польско-украинская и беларуско-литовская шляхта. Отсюда началось и восстание под предводительством Ивана Болотннкова: из южного города Путивля. Болотников держал долгую осаду Москвы, но так и не смог захватить её; однако, был очень близок к победе. Единственное более светлое пятно среди разных царствований - царствование Бориса Годунова, который. вёл миролюбивую политику (хотя и вышел к Балтийскому морю), продлил перемирие с Польшей, объявил амнистию преступникам, снятие недоимок по государственным налогам, врагов своих не убивал, а рассылал по отдалённым областям, вёл очень крупное строительство в Москве, построил или укрепил города Саратов, Царицын, Воронеж, Белгород, Курск; во время эпидемии 1601-1603 годов, уже после смерти сына Грозного - Фёдора, временщиком которого Годунов был, царь приказал: открыть царские амбары и выдавать голодным хлеб. Крепостнических законов он не издавал, а только закрепил юридически (чтобы хоть как-то регулировать крепостнические отношения) те его формы, которые уже бытовали и не могли тогда быть ликвидированы, на что указывают С. Соловьёв, В. Ключевский и С. О. Шмидт. После победы ополчения под руководством Минина и Пожарского (о которой мы уже писали), к власти пришла новая династия - династия Романовых. Именно при этой династии успех в противоборстве между Россией и Речью Посполитой стал склоняться на сторону России. Весной 1654 г. Россия, с согласия Богдана Хмельницкого и его помощников, начала наступление на Польшу и Беларусь - и заняла Украину. Россия отняла у Речи Посполитой Смоленск, черниговские и северские земли, присоединила к себе левобережную Украину. Однако, к тому времени под властью независимого казацкого гетмана Дорошенко на правом берегу Днепра остался Киев. Гетман Дорошенко, выступивший против присоединения Украины к России, перешёл в турецкое подданство, и попросил Турцию защитить Украину от России (выбор между Турцией и Россией долго не мог сделать и сам Хмельницкий), и в 1677 г. 120-тысячная турецкая армия вторглась на Украину поддерживаемая казаками Дорошенко, но была разгромлена, а в 1678 г. было остановлено новое наступление турецких воск, хотя их численность доходила до 200 тысяч. В 1657 г. Хмель (как называли казаки Хмельницкого) внезапно умер, а обстоятельства его смерти, и ситуация, в которой она имела место, дают широкий простор для подозрений и домыслов. В том же, 1б67 г., было заключено Андрусовское перемирие с Россией, о котором уже писалось выше. Таким образом, к России отошли огромные территории, а раздел земель между Речью Посполитой н Россией проходил восточное Бобруйска, так что Бобруйск снова оставался в составе последней приграничным городом. В этот период старобелорусский язык был вытеснен польской письменностью. Все чаще важные документа писались в Великом княжестве Литовском на польском языке, а образованные люди того времени в личной переписке, в литературном творчестве пользовались польским языком, польской письменностью. За этот - последний - период в составе Речи Посполитой в Бобруйске произошли значительные перемены. Во-первых, изменилась социально-этническая структура города. Если раньше население города составляли, в основном, беларусы (в подавляющем большинстве), то теперь значительно возросла численность польского населения; возросла и численность состоятельных польских и литовских чиновников, проживающих в Бобруйске, и усилился административный аппарат (231). Увеличилась и численность еврейского населения (232). Торговля и ремесло не играли более такой роли, как прежде. Бобруйск теперь существовал в основном как небольшой административный центр, причём, всё охотней здесь строили свои городские резиденции помещики и различные мелкие и средней руки собственники. Город в эти сто лет расширялся. К 1730 г. количество домов не только снова достигло 410, но даже возросло, а город, как и прежде, снова вышел за пределы бывших городских стен (233); улица, проходившая мимо одного из костёлов (это современная территория крепости), была вымощена каменными отполированными плитками, как во многих польских городах (234). Вокруг костёлов возводились красивые каменные ограды, было выстроено несколько новых и красивых каменных строений, разбит парк (235). К 1765 г. в Бобруйском старостве было два местечка (одно из них - Паричи - мы уже упоминали выше) с 227 домами и 47 сёл с 5 тыс. 705 домами. Из одного из документов мы узнаем, что к этому времени в Бобруйске и Бобруйском старостве проживало уже 400 евреев, а в самом городе - 657 беларусов - (236). В течение этого столетнего периода в Польше и в России произошли решительные перемены. Касаясь этих перемен, следует подчеркнуть основные различия между Речью Посполитой и российским государством, подытожив то, что мы писали выше. Россия, в отличие от Речи Посполитой, была классической империей, со всеми отсюда вытекающими последствиями. Россия подавляла все жившие на "её" территории, оказавшиеся в сфере ее влияния народы, их обычаи, их язык, вплоть до запрещения национальных музыкальных инструментов (этот запрет был введен в Средней Азии), уничтожая культурные ценности полонённых народов, их искусство, их веру. Если не главной целью, то, по крайней мере оптимально желаемым вариантом была для России полная ассимиляция (иногда проводилось целенаправленное истребление) нерусских, по крайней мере, их тотальная русификация. Угнеталось, подавлялось или открыто запрещалось преподавание в национальных школах на родных языках, разрушались национальные особенности хозяйства (например, знаменитый "лошадиный налог" в Средней Азии, в Поволжье), запрещалось носить национальные одежды и жить по национальным обычаям; даже национальные имена запрещали и навязывали по крещении русские имена; наконец, предпринимались грандиозные переселения (так, в Поволжскую степь сгонялись чуваши, марийцы, татары и мордва), заселение русским этносом районов, из которых были выселены коренные жители; захват русскими колонизаторами плодородных земель в этих районах, уничтожение национальной городской культуры и, связанных с ней, институтов. Польша же (и Литва в унии с ней) - была государством с коллективным управлением. Король был тут выборным; власть не передавалась по наследству. Управлял страной фактически сейм, польский сенат. В Великом княжестве Литовском великокняжеский престол передавался по наследству, но и там центральное значение имел литовский сейм, а также другие органы управления. Так, Д. Бабёнис доказал (237), что сношениями с иностранными государствами ведала исключительно посольская служба княжества, лишь в малой степени контролировавшаяся Великим князем. Речь Посполита была федеральным государством, многонациональным, с равным положением в нем по крайней мере двух народов - польского и литовского, а - фактически - трех: польского, литовского и белорусского. Как таковое государство Речь Посполита существовала довольно длительное время. И поляки, и литовцы, и белорусы сохраняли свой язык, обычаи, вероисповедание, культуру; внутри как польской, так и литовской территории были мало зависимые от центрального руководства инстанции. Следует добавить, что Великое княжество Литовское было единственным государством в истории феодального христианского мира, где евреи имели практически равные права с тремя вышеназванными этносами. Они имели право служить в войске, даже на офицерских должностях, приобретать земельную собственность, и т.п. За убийство еврея полагалось то же наказание, что и за убийство шляхтича. Противоборство между Россией и Речью Посполитой было противоборством не только на основе национально-государственных различий, но это была борьба разных государственных устройств (систем): системы крайнего абсолютизма с ярко выраженным национальным государством под единоличной властью диктатора-царя и жесткой централизацией - и системы, в основе которой заложено коллективное руководство и федеративно-автономный принцип территориального деления. Следует, тем не менее, предостеречь от превратного понимания отличий и особенностей этих двух государств (особенно от восприятия польского коллективного управления как некой формы демократии): и Россия, и Речь Посполита обе были феодальными монархиями, при чем управление страной сеймом не имело "ничего общего" с республиканским правлением или демократией, но являлось жизненным выражением власти феодальной олигархии, власти магнатов. Не следует абсолютизировать и различий между этими двумя государствами. При всей федеративно-униатской структуре Речи Посполитой она имела в себе и ряд ярко выраженных имперских черт, проявлявшихся, например, в национальной политике по отношению к захваченной Украине, в ущемлении прав православного населения, и т.п. Россия, со своей стороны, будучи выражением одной из самых крайних форм жестокой национальной политики, в то же время допускала на своей территории возникновение немецких слобод и других национальных ячеек, принимала (нанимала) иностранных воинов в своё войско Тем не менее два государства весьма различались широтой и степенью своей национальной политики, её формами - и тут никак нельзя не признать, что в этом смысле условия в Вел.кн.Лит. (и даже в целом в Речи Посполитой) были гораздо мягче, чем в России. Нередко даже сама центральная власть принимала решение о защите своих подданных, живущих на национальных окраинах, от местных источников насилия, чего в Россия никогда не было. Жестокости тут были менее масштабны, касались не всех эпох и (или) не всех регионов, были (в отличие от российского варианта) менее последовательны. Что касается подавления религиозной или культурной самобытности меньшинств, то упор тут делался в большей степени не на национальные различия, а на особенности церковно-идеологических институтов, репрессии происходили в большей степени в результате беззаконий, творимых завоевательскими армиями (или карательными войсками), местной администрацией, могущественными владельцами. Противоборство между двумя этими государствами закончилось, однако в пользу России, так как "благожелательность" истории ещё не отступила от абсолюционистских империй. Войны со Швецией, Турцией и Россией закончились для Речи Посполитой катастрофой; самым драматичным итогом была русская интервенция в Польшу в 1717 г., в результате которой русские под угрозой оружия заставили сейм, прозванный за это "немым сеймом", принять невыгодные для страны решения, ограничить численность польского войска 18 тыс., а войско Вел.кн.Лит. 6 тыс. человек, в результате чего Польша и Литва с Белоруссией были частично лишены своей независимости... Кроме влияния в Польше, Россия захватила в начале ХVII в. на северо-западе побережье Финского и Рижского заливов, Карелию, Ингрию, Эстляндию (Эстонию) и Лифляндию (Латвию) с Ригой; на юго-востоке - побережье Каспия с Дербентом и Баку, а в войне с Ираном захватила часть Айзербайдаана, восточной Грузии и Армении, южное побережье Каспийского моря с Астрабадом. Но очередные захваты гигантских территорий, настолько значительные, что соизмеримы разве что с распространением потоков монголо-татарских орд, сами по себе не обеспечивали стабильности. Эти территории надо было ещё удержать, а Россия была странно отсталой страной ("странно отсталой" означает, что при ее самобытной культуре и развитии не имеющей "гостов", "унификации" для совместимости с более прогрессивными в технологическом и экономическом отношении, чем страны Востока, странами Западной Европы) - как в культурном, так и в экономическом отношении: что вполне согласовывалось с обстановкой эпохального заповедника, который представляла собой эта страна по отношению ко всему остальному миру. Постепенное накопление отсталости являлось для России опасным. Это касалось в первую очередь невозможности обеспечить снабжение и перевооружение армии, создание флота. А в России, как известно, более, чем в какой-либо другой стране, именно нужды армии двигали вперёд всё экономическое развитие. Эту опасность, кроющуюся в закостенелой "отсталости" страны, скорее, не понимал, а чувствовал реформатор-государь Пётр I. Он понял, что удержание захваченных территорий и обеспечение новых успешных захватов должно иметь сильную базу - экономическую, политическую, военную; для обеспечения этого нужно было развить культуру, науку, образование, по своему языку и методам совместимые с западноевропейскими стандартами. Именно на эту основную цель - на перевооружение и укрепление армии - и было направлено всё остальное, для чего Пётр как бы расширил войско (армию), раздвинув его до пределов всей страны, окончательно превратив систему общественных отношений в систему армейской муштры и дисциплины. Деятельность Петра I и произошедшие в России изменения вызвали бурное развитие искусства на европейский лад - и науки. Появились выдающиеся имена в науке, как, например, Ломоносов. (В Польше этот взрыв научной мысли произошёл значительно раньше; так в середине ХVI в. протекала деятельность великого Николая Коперника. К ХУI в. относятся расцвет польской литературы и явления польской реформации). Пётр нуждался в людях энергичных, которые были способны порвать с тогдашней моралью и проводить в жизнь его идеи и начинания. Одним из таких помощников был Александр Меньшиков, правая рука Петра. В. О. Ключевский считает, что Меньшиков был сыном придворного конюха. Если знаменитый историк прав, то тогда это еще один пример того, что низкое происхождение этого петровского сподвижника воспринималось в его эпоху весьма естественно. Во времена как Петра I, так и Екатерины II было модным окружать личность крупных государственных деятелей мифами и легендами. Весьма распространённым явлением было создание легенд о низком происхождении того дли иного государственного мужа. Какого бы низкого происхождения Меньшиков ни был, он достиг высот "самых высоких". При Екатерине Меншиков сделался фактическим правителем государства, и от имени императрицы издавал законы, проводил свою внешнюю и внутреннюю политику. Князь А.Д. Меншиков стремился укрепить своё влияние в Белоруссии, в которой он владел имениями недалеко от Орши. С этим было связано и приглашение им в Петербург в 1726 г. тогдашнего бобруйского старосты Яна Сапеги. Последний сам был заинтересован в поездке в Петербург, так как искал поддержки при русском дворе: ведь Ян Салега был фактическим главой оппозиции шляхты и магнатов польскому королю и великому князю литовскому Августу II Саксонскому, который стремился к абсолютной власти в польско-литовской державе - сделал попытки к ограничению воздействия шляхты и магнатов на политику короля - и к установлению сильной монархии. В свою очередь как сам Пётр I, так и его преемница Екатерина не желали и даже боялись возникновения централизирующей силы в польско-литовском государстве, полагая, что это будет способствовать его укреплению, и стремясь этого во что бы то ни стало не допустить. Поэтому Яна Сапегу с радостью приняли дри петербургском дворе, бобруйскому старосте оказали в столице (а к тому времени столица русского государства переместилась по велению Петра в Петербург) блестящий приём. Такой приём оказывали только самым высоким особам. Ян Сапега, видимо, оказался полезным при русском дворе, поэтому на него посыпались благодеяния императрицы и влиятельных русских сановников. Деятельность Яна Салаги в Петербурге описана в брошюре на польском языке под названием "Дневник путешествия из Вильно в Петербург Его Высокой Милости Яна Сапеги, старосты бобруйского, а теперь фельдмаршала русских войск, в период его нахождения в Петербурге". Автор дневника неизвестен, но из текста брошюры становится понятным, что автором был один из придворных белорусского вельможи, графа Яна Сапеги, который постоянно, день за днём, сопровождал старосту. Поэтому и стиль дневника хроникёрский. Автор дневника последовательно описывает места, где граф и его свита останавливались и называет имена и титулы тех особ, которыми его хозяин встречался. Из дневника мы узнаём, что Ян Сапога находился в Петербурге с 19 февраля по 23 сентября 1726 г. Он прибыл в Россию со своим сыном Петром. Меньшиков собирался выдать за сына Сапеги - 23-летнего Петра - свою дочь Марию (потом невесту императора Петра II), но Екатерина, которой понравился молодой, красивый Петр Сапега, сделала его своим фаворитом и женихом своей племянницы, Софьи Скавронской. Екатерина была дочерью простого лифляндского (латышского) крестьянина, а её родственники, Скавронские, проживали в Друе, которая находилась во владении семьи Сапегов. Брошюра о путешествии бобруйского старосты в Петербург ценна не только как интересная страница истории Бобруйска; она связана и с историей Петербурга, являясь одним из самых ценных и одним из наиболее полных источников о раннем периоде истории этого города. Автор дневника составил первое в истории описание Кронштадта и Сестрорецка, описал многих выдающихся исторических деятелей, оставил любопытнейшие страницы о тогдашней русской жизни. На Сапегов посыпался золотой дождь благодеяний императрицы. Ян Сапега получил орден Александра Невского и чин фельдмаршала русской армии, а его сын стал камергером Екатерины I и капитаном гвардейского Семёновского полка. Впоследствии Пётр Сапега женился на племяннице императрицы Софье Скавронской, а его отец получил должность генерал-губернатора Петербургской губернии. Однако, несмотря на свои успехи, отец и сын Сапеги ещё при жизни Петра II уехали назад, в Великое княжество Литовское. Тем временем петербургское государство, его правительство - прямо ли, косвенно ли, - приближало свои границы к тем районам, от которых эти границы некогда были удалены. Говоря о последующих российских захватах, следует упомянуть участие русской армии в Семилетней войне, которое имело место при императрице Елизавете. Русские войска тогда захватили значительную часть Пруссии и в 1760 г. заняли Берлин. 3 для осени 1760 г. над оккупированным русскими войсками Берлином развевалась штандарты российских полков. Только смерть Елизаветы Петровны спасла Пруссию от захвата Россией. Затем непрерывно следовали новые войны: с Турцией, со Швецией, с другими соседями России, войны не освободительные, но часто обставляемые как защита своих рубежей. Как для любой громадной империи, для Российской империи в основе ее захватов лежала мысль о гарантии безопасности - и за счет расширения территорий отдаления опасности от столицы и от жизненно важных объектов, но, после каждого расширения, войны приходилось вести уже за удержание новоприобретенных территорий, а потом захватывать новые, так как за века войн все устройство государства уже подчинилось военным необходимостям, и без войн уже не могло существовать. Как для каждой империи, после того, как она стала громадной, необходимо не допускать усиления ни одной державы, какая была бы способна превратиться во врага, а это значит - вести непрерывные войны за предотвращение появления альтернативной силы, разрушая новые, молодые цивилизации. Если - и такое бывало - какая-либо империя превращалась в такую силу, какой никто в мире уже не мог противостоять, то такая империя падала от своей собственной громадности, от своего собственного веса, загнивая и разрушаясь изнутри. Именно эти стадии имперского разрастастания совершенно четко видны и в истории России... Внутри Россию до основ потрясло грандиозное восстание под предводительством Емельяна Пугачева, "как всегда" (как большинство восстаний; мы уже это отмечали) зародившееся в южных степях, то есть, в пределах поглощённого Россией, но оставшегося всё так же опасным для неё, "ближайшего к России" Востока. Интересно отметить, что Пугачёв был родом из той же станицы Зимовейской, где родились Степан Разин, Кондратий Булавин и другие выдающиеся предводители крестьянских восстаний. Восстанию Пугачёва сопутствовали восстания поволжских народов. В 17Э2 г. Россия направила в Речь Посполиту 100-тысячное войско, которое захватило большую часть страны. Польша и бывшее Великое княжество Литовское стали одной из колоний Российской империи (Пруссия в то же самое время захватила польские города Познань Калиш, Ченстохов, Торн, Данциг). Вскоре в Кракове против русских оккупантов было поднято восстание во главе с Тадеушем Костюшко; русские войска потерпели ряд поражений и были изгнаны из Кракова, из Варшавы и других городов, а в Варшаве было образовано временное польское правительство. В то же время и в Литве также вспыхнуло восстание против оккупировавшей её России. Русские войска были изгнаны из Литвы, а в Вильно было образовано Временное литовское правительство. Но силы были слишком неравны. И воля России к удержанию захваченных территорий во что бы то ни стало - слишком сильна. Несмотря на героическое сопротивление войскам царской России, на чудеса героизма и стойкости, проявленные восставшими поляками и литовцами, царская Россия нанесла им поражение: вследствие ее огромного численного превосходства, превосходства вооружений её войск, таланта и выучке российских полководцев - и превосходства регулярной армии перед армией нерегулярной. Одной из решающих причин поражения восставших явилось вероломное нападение Пруссии, нанесшей польскому восстанию коварный удар в спину. В июне 1794 г. прусским войскам был сдан революционный Краков, а героическую оборону Варшавы сломила русская армия под руководством того самого знаменитого Суворова, который позже прославился за легендарный переход в Альпах, и по проказу которого были истреблены все жители (18 тысяч человек!) предместья Варшавы - Праги, после чего героический город сдался карателям в мундирах царской армии без боя. После расправы с восставшими Россия, Австрия и Пруссия произвели третий раздел Польши. Россия собиралась направить против революционной республики Франции карательное 60-тысячное войско во главе с тем же кровавым Суворовым. Только смерть императрицы (6 ноября 1796 года) помешала этому плану. Но путь до Парижа только затянулся на полтора десятка лет, он русскими войсками в очень скором времени всё же будет пройден. О ТОМ, КАК ИСЧЕЗ БОБРУЙСК. ПОБРАТИМ ИЕРУСАЛИМА, КАРФАГЕНА И ЛИТЕРАТУРНОГО ГОРОДА Г Л У П 0 В А Бобруйск в составе Великого княжества Литовского разделял судьбу других городов и мест Польши и Литвы с Белоруссией. В 1793 г., по второму разделу Польши, Бобруйск был присоединён к России. Начатое в городе до того строительство (или перестройка) нескольких храмов по каким-то причинам осталось незавершённым (240). В 1748 г. в деревне Осово Бобруйской волости был выстроен новый "кляштор" (241), а в 1713 г. в местечке Казимирове Бобруйской волости неким Юдицквм был основан униатский монастырь (242). Имеются сведения, что к 1790-м г.г. активность городской торговли спала, население сократилось, некоторые дома в Бобруйске были брошены (243). После того, как Бобруйск оказался на территории России, он в числе 30 городов был введён в состав образованного Минского наместничества, но через 2 года - З мая 1795 года - был восстановлен в своих правах города, и - вместо казённого местечка - был назван уездным городом, вошедшим в состав ново созданной Минской губернии (244). Это содействовало его известности, и немного оживило его вялое и замедленное в этот период развитие. Статус города способствовал развитию Бобруйска в дальнейшем. Вслед за этим следовали рутинные мероприятия царского правительства по закреплению вновь приобретенных государством городов, но это были и вехи частной истории города, поэтому имеет смысл остановиться на них подробней. В 1793 г. был дан именной указ сенату об образовании округов Минской губернии, в том числе и Бобруйского (245). В тот а день - именной указ об учреждении уездных городов Минской губернии, среди которых и Бобруйск (246). В 1791 г., если верить цитируемому источнику, "Бобруйск насчитывал до 130 "ничтожных избушек" (кавычки наши), староство приносило до 1788 г. кварты 6342 злотых (247). Но, как тон этой фразы ("до 150 ничтожных "избушек"!), так и место её помещения в данном источнике, равно как и сами приводимые цифры, вызывают большой скептицизм. Кому-то до сих пор бы очень хотелось умалить сам факт разрушения древнего белорусского города, представив этот город как кучку "ничтожных избушек". С 15 января 1795 г. казначеем в Бобруйске был назначен отставной подпоручик Добринский (248). 9 февраля 1795 года из Несвижа генерал-губернатору Неплюеву был представлен список городов, где устраивались уездные суды, управы благочиния, словесные суды, уездные казначейства, а также городские магистраты - в Бобруйске под номером 6: "В Бобруйске для коренных того города обитателей и пребывающих в нём вольноживущих, для евреев в самом городе и в Бобруйском уезде" (249). 13 мая 1795 г. среди других городов Бобруйск утверждён центром уезда (250), а чуть раньше, 3 мая 1755 г., указом Её Императорского Величества (Екатерины II) избирались дворянские предводители; в Бобруйске был выбран Антон Аскерко (251). В том же году происходили городские выборы, затем - образованы в Бобруйске уездный суд, дворянская опека, нижний земский суд, городской магистрат, сиротский магистрат, словесный суд (252). Указом сената 21 августа 1795 г. городничим в Бобруйске был назначен ротмистр Пантелеймон Монополов, секретарём - указом сената 28 августа 1795 года в Бобруйском уездном суде - рег. Иван Осмоловский (253), (а в нижней земской судебной коллегии - рег. Симон Осмоловский (254). Вряд ли в таком маленьком городе это могли быть однофамильцы - скорей всего, родственники, что может многое сказать о тогдашней системе правосудия). По 8 ревизиям 1834 г. в Бобруйской округе в 1795 г. было 25937 мужчин и 24563 женщин (255). 22-го января 1796 г., когда на престол взошёл Павел, последовало Высочайшее утверждение доклада сената о гербах городов Минской губернии, в том числе и герба Бобруйска, о котором в докладе сказано: "В сем округе находится довольно для мачт годных деревьев, и промысл оными составляет немалую часть пользы тамошних жителей, которые сплавляют их по реке Березине для отправления к Рижскому порту, куда такие же деревья привождаются из Брянска и других мест; в сходство сему изображается на средине серебряного поля мачта, и к ней приставленные для мачты два дерева крестообразно" (256). ОТСТУПЛЕНИЕ ОТ ТЕМЫ Все эти указы, распоряжение, назначения вводят в атмосферу какой-то затхлости а безысходности. За нами не чувствуется конкретных людей, они предельно-абстрагированы отчуждены от реальных предметов; это просто казуистика. Создаётся впечатление, что они касаются не конкретного города и его населения, но какого-то условного города, города-призрака, не более, чем значёк-кружок на географической карте. И впечатление нас не обманывает. К моменту поглощения Бобруйска как одного из городов новоприобретённых территорий, Россия достигла достаточно наглядной выраженности стремления унифицировать структуру политического и общественно-социального устройства всех своих земель по принципу единообразия. Четкая административная структура государства - разделение на области, округа, уезды, воеводства (и тому подобное) - вырабатывалась и другими государствами. По ни в одном другом государстве не была до такой степени унифицирована административно-политическая структура в н у т р и каждой отдельной административной единицы, внутри каждого города, каждого населенного пункта. Так же, как бактериофаг вкладывает свою собственную информацию в атакованную клетку, так же Государство, в поразительно сжатые, предельно краткие сроки, вкладывало в присоединённые земли учреждённую его централизующей организацией структуру. И любой "кусочек" захваченной им (его) территории становился однороден. Учредительный и законодательный "орган" государственного тела - как стволовая клетка, - монархи Государства, - благодаря Его особенностям - также лишались конкретных человеческих черт; их личностные качества абстрагировались от конкретных чувств и ощущений более, чем где бы то ни было (более, чем даже у правителей чудовищно громадной Римской Империи); они становились самыми "обесчеловеченными" (в своей государственной деятельности) правителями в человеческой истории (на тот исторический момент). Собственноручно пытавшие и рубившие головы своим подданным, предельно грубые, поколачивавшие своих приближенных, злоупотреблявшие алкоголем, а то и (как Петр I) под страхом смерти и солдатских караулов спаивавшие целые города (257), они, с выхолощенностью из их сознания самых бледных проблесков сострадания, имевшие очень слабое понятие о праве, являли собой эталон, по примеру которого воссоздавались в разнообразных формах его определенные качества. Впервые с достаточной чёткостью выкристаллизовалась безумная мысль, что лишь один общественно-психологический тип достоин доминировать в мире. Возможно, это шло от более примитивных, центростремительных, обусловленных психологией империй, устремлений. Три европейские страны шли по сходному пути: Франция, Германия и Россия. До них была еще Испания, но ее цикл оборвался, замерев на определенной точке, замерзший в движении, как обломанный разводной мост. Все четыре несли в себе страшный ген национальных империй. Первой достигла берега национального государства Франция - и резня гугенотов, кровавое падение монархии, диктатура Марата, Парижская Комунна, кровавая реставрация и другие катаклизмы явились прямым следствие этого. Природа национального государства в самой себе уже содержит (предполагает) и программирует унификацию, однородность. Как ни парадоксально, но, чем интенсивней разворачивается эта программа, тем сильней противится ей само существо национального человека. До XX века ни в одной стране не было такого давления обезличивающе-унылой центральности, соподчиненности и однородности, как в России, но ни в одной стране не было такого сопротивления ей в самих глубинах русского естества, в русской философской мысли, в искусстве и литературе. Ни в одной стране тогдашнего мира бюрократическая абстракция не достигла такого уровня патетической чудовищности, но нигде с такой силой не проявилось и такое бунтарское стремление найти убежище от нее внутри себя. Постулат нивелирующей все государственной власти превратился в источник стимулирования формирования собственного имперского времени и пространства, заколдованного царства; власти, мертвяще заколдовывающей любые пространства, которые она включала в себя. Но в этом постулате есть и космологическое зерно: однородность общественного пространства создаёт и "однородного" человека, создаёт - в идеальной перспективе - людей, которые максимально приближаются к механизмам, к роботам, теряя признаки вида. В такой системе, как российская, даже превращение в то, чего от него эта система требует, не освобождает человека от того, что мы понимаем как физический и нравственный дискомфорт (даже муки, муки ужасные: целый океан жутких мучений на каждого человека). Никто не мог чувствовать себя в безопасности. Рано или поздно любого настигали такие призраки, как казнь, пытка, разорение или телесное наказание, опала, солдатчина, заточение в монастырь и т. п., чаще не за какие-то конкретные деяния, а только потому что наступал как бы его черёд. Каждый конкретный человек внутри этой системы - имея только функциональное, "прикладное" значение, - трактовался не как личность, а как отвлечённая единица. О том, что такое устройство существует для блага конкретных людей (для блага "человека") - вопрос тогда вообще не ставился; почти не было и оправданий при помощи элементов христианской риторики (морали); система эта даже нормально существовала не для блага граждан, а во имя абстрактной внечеловеческой цели-условия. И только Екатерина II впервые указала на то, что есть истины неоспоримые, истины добра и зла, которые не следует отрицать, а, наоборот, оправдываясь (прикрываясь) ими, поступать - если даже не в полном согласии с ними (пусть даже противоположно этим истинам), но от их имени, что она записала и в своём дневнике... Невиданная новая, неординарная система начала складываться в российском государственно-политическом устройстве при Иване III и Иване IV Грозном. Мы полагаем, что не во всем и на целиком эта система была нова, но она отражала в сконцентрированном виде определённую историческую форму, которую можно назвать вторым этапом феодализма. Так же, как капитализм, возможно, имеет (как было довольно убедительно показано) некую новую ступень (свой высший этап) в виде империализма, так и поздний феодализм имеет, на наш взгляд, не только ряд важных особенностей, но и ряд принципиальных отличий от раннего феодализма. Не будем приводить в данной специальной работе пространного изложения этой теории, ограничившись лишь высказанной идеей. Не все государства в своём историческом развитии доходили до этого (второго) этапа, но те, что являли на своем историческом пути данный феномен, продвигались гораздо дальше и в деле нивелировки общественно-географического пространства. Россия иллюстрирует данный феномен в наиболее, на наш взгляд, "чистом" виде; его, так сказать, эталонный вариант. Причём, классического своего вида он достиг при Петре Первом - и в таком не виде сохранялся ещё в царствование Петра Ш. Потом образец начал размываться, гипертрофируя отдельные свои стороны, но в целом отступая от классической модели. И у него, как у каждого уникального явления, имеются свои конкретные, фактические отличительные черты, доказав уникальность которых, мы можем утверждать, что имеем дело с явлением именно таковым. Ниже мы, не боясь повторений, еще раз перечислим эти особенности, в несколько иной связи. Если раньше они касались конкретно-историческое эпохи, то сейчас мы даем обобщенные черты - как те элементы, которые слабо внедрялись в жизнь, но были отражены в царских указах и в практических делах, так и (львиная доля признаков), которые следует относить, всё-таки, к определённой эпохе: к эпохе Петра Великого. Итак, приводим ниже следующие черты особенностей Государства: а/ ликвидация в нем всех "межклассовых прослоек" (вольницы, нищих, холопов, бродяг, независимых церковников или "церковных детей" и т. д.; если не ликвидация, то, по крайней мере, стремление к ней) и образование искусственных классов: крестьянства, торгово-промышленных людей (с натяжкой - пролетариата), служилых людей (управленческого аппарата, интеллигенции, начальников поместий (управляющих) - иначе и не назовёшь в России тех, что позже стали называться помещиками); (258) б/ обязание всех заниматься указанным государством трудом, применяя более современную терминологию, - всеобщая трудовая повинность, и, в связи с этим - подушная перепись; (259) в/ принудительно-всеобщее (в имущих классах) начальное обучение: не обучение как таковое, а обучение тому, что нужно Государству [факт настолько известный, что не требует сносок]; г/ всеобщая воинская повинность, армия из невольников, в отличие от подавляющего большинства цивилизованных стран, где армия в основном наёмная; армия всесословная, нивелирующая социальное происхождение; отсутствие полков по местам: в воинских частях люди из разных мест; (260) д/ единственное в своём роде европейское государство, ограничившее и исключившее частную собственность в её "обычном виде"; отсутствие магнатов в европейском смысле: помещики в России - собственники государственной собственности (261); особый вид частной собственности (частно-государственный - российское поместье, собственность государства, дававшаяся служаке для использования в качестве инструмента для выполнения служебной деятельности; неотделимость частной собственности в России от службы: для низших классов, например, крестьянства, связанной с платой подушной подати, для верхних классов, например, дворянства - связанной с военно-чиновничей службой: "дворянин по сословному призванию - офицер (...), офицер - по "прямой службе" - дворянин" (263); всего лишь пожизненность поместья (нередко оно отбиралось у "назначенного помещика"), а в дальнейшем - неотчуждаемость его части, неделимость при наследовании привели к исчезновению ряда признаков частной собственности в её обычном понимании, к её полуликвидации; настоящий хозяин любой частной собственности (а в некоторых случаях и личной - государство); особый баланс соотношения между недвижимостью, движимостью и денежной собственностью: недвижимость - земля и капитальные (особенно каменные) строения - имеют огромное преимущество перед двумя другими видами собственности в отношении служилого класса (а условия того периода не позволяют концентрировать в одних руках достаточно большие суммы денег, да и использовать такие суммы в России нельзя; особое значение денежной собственности придают также твёрдые оклады, установленные для служилых людей; собственников как таковых в России в указанный ("идеальный") период в идеале мы не находим, но существует широкий привилегированный класс, в отношении которого государством применяется смешение натуральных и денежных видов оплаты; (264) ж/ таким образом коренная военизация общества, стремление всё подчинить военному порядку, стремление никого не оставить вне контроля государства и учреждаемых им структур; з/ самая жестокая форма крепостничества из всех возможных; продажа крепостных, как рабов - с разбиванием семей и с разделением даже малолетних детей с их родителями (а иногда и разделение супругов); и/ тенденция к отстранению власть имущих от управления государством (265); отстранение от власти аристократии путём уничтожения или социальной деструкции её верхушки; стремление привлечь в государственный аппарат подневольных, полностью зависящих от государства, от правительства, от самого монарха людей, причём (главное) зависящих материально и в самом мелочном смысле; (266) и/ единоличная, самодержавная власть царей, отсутствие какой бы то ни было фактической формы парламентского правления; л/ отсутствие политических свобод, беззаконие, власть полиции и армии; в силу не только учредительно-законодательных мер, но в силу самих условий политические свободы, права, свобода слова - были исключены; цензура, в отличие от других стран Европы, в России никогда не послаблялась и никогда не отменялась; полная бессудность сильных и полный произвол, отсутствие каких-либо юридических норм, туманность законов и указов: м/ засилье чиновничества, взяточничество, бюрократизм; Россия была чуть ли не самой бюрократической страной в Европе; бюрократизм был одновременно как формой политической системы царистской России, так и одной из ее сутей; и/ монополизация государством всех учебных заведений и учреждений, связанных с воспитанием (церковное участие в воспитании - косвенно не менее относится к форме государственной монополии на воспитание в России); с/ монополизация государством ряда важнейших средств хозяйственной деятельности: дорог и перевозок, производства и продажи алкоголя ("царский кабак"), частично - сельского хозяйства (государственные крестьяне); полное или полугосударственное участие в ряде мануфактурных и торговых предприятий, и т.д.; п/ полное фактическое подчинение церкви, подавление всякой независимости и самодеятельности церкви и её служителей; утилитарное значение религии в условиях Московской и значительного периода Петербургской России; религия тут - форма государственной идеологии, выражаемая православием; два основных корня изначального конфликта церкви и государства в российских условиях - политический и собственнический; р/ имперская сущность государства российского: огромные территории, угнетение множества порабощённых народов, присоединённых к России вместе с из землями, национализм, ура-патриотизм, потребность в дальнейших захватах, в которых (и в существовании и совершенствовании армии; а также - в дальнейшем удерживании уже захваченных территорий) был чуть ли не весь смысл существования государственной машины; подавление удерживаемых в своей, российской, сфере народов, жесточайшая национальная политика. Эти особенности служат отличительными признаками российского государства от других политических устройств. Безусловно, можно найти какие-то отдельные признаки и в других условиях, но не более трёх-четырёх одновременно. В частности, предоставление государством собственности своим служивым людям - для выполнения их служебных обязанностей (Франция, Речь Посполита) - широко практиковалось и в других государствах. Но там эта практика шла больше снизу, проявляясь на местном уровне, на уровне магистратов и староств, и часто оформлялась в виде договора СТОРОН. В любом случае, в других странах передача собственности в обмен за службу бытовала как юридический акт, в виде УКАЗА, тогда как в России субъекты действия этой практики подпадали под нее автоматически, в силу своей социальной категории или происхождения (по наследству), как вдвойне подневольные люди. (Отдаленно (и теоретически) польско-литовская шляхта была как бы переходным явлением между российским - и западноевропейским вариантами). Кроме того, строение и организация армии в России и милитаризация общества в более позднем смысле вряд ли имеют аналоги в эпоху феодализма. Казалось бы: раз империя существует к 1790-м годам - уже около 3-х веков /плюс-минус несколько десятилетий/, значит, в её строении есть рациональное зерно? К тому же она всё время неуклонно расширялась. Это действительно так: при взгляде "извне". Однако, при взгляде изнутри открывалась её космическая иррациональность и пустота, поражающая воображение. Эту иррациональность, параллель которой - иррациональность мертвого тела, иррациональность идиота - подметил Салтыков-Щедрин в своей книге "История одного города", в которой на примере города Глупова показал особенные черта истории Российской империи. К этому мы вернемся чуть ниже. Интересно, что главу "Олешкевич" (из знаменитой поэмы "Дзяды"), главу, которая в принципе посвящена России, Мицкевич начинает таким образом (перевод наш): ОЛЕШКЕВИЧ Бывает: что морозом тлело небо, И вдруг синеет, пятнами чернея, Как труп в избе, зимой заиндевелый, Которого и печь не разогреет. И, жар впитав - отнюдь не оживленья, - Не вздох родит, а смрадный пар гниенья. Теоретическая конструкция российской системы будет далеко не полной без одной важнейшей особенности её и с т о р и ч е с к о й системы: репродуцирование в переломные исторические моменты отрезков своей собственной этапности, прошлых эпох, как бы "вырезанных" из своего собственного исторического пути. Для лучшей наглядности "перенесем" царскую Россию в XX век - и рассмотрим эту особенность на примере абстрактной европейской державы, которая будет позировать нам для нашего исторического полотна (тем более, что отдельные черты такой державы продемонстрировали некоторые реальные страны (например, франкистская Испания, Греция "полковников" - и другие). Допустим, что теоретически существует государство некого иного - скажем, нового типа. Этот тип представляется нам неделимым атомом. Каждое государство проходит стадии зарождения-становления, молодости, старения, умирания и гибели. Ни одно государство в истории Человечества не существовало более определенного срока. Предположим, что есть определённые этапы-закономерности, через которые вынуждены проходить все государства, причем, в самой непосредственной последовательности, хронологически. На последнем этапе, как известно, наступает гибель. Эти этапы могут (чисто внешне) тем или иным образом соответствовать политическим, экономическим, историко-географическим формациям, но это сути не меняет. Еще в большей степени это касается гигантских империй. Что же с государством, которое уже прошло все стадии? Которое "проело" отпущенный ему жизненный срок: неужели оно должно неминуемо погибнуть? Нельзя ли отсрочить его гибель, дать ему дополнительное время, как дополнительное время к матчу с ничейным счетом? Оказывается, можно. Это значит, разрушить высокоразвитое, как правило, в момент гибели общество - и вернуться на свои собственные следы, на более низкую ступень, заново пройти уже пройденные этапы; но - так как растянуть их прохождение до величины прошлых эпох не удаётся, то - в ускоренном темпе. Удлинение жизни государства и прибавление ко времени его существования дополнительного периода достигается тут за счёт того, что за этот период государство проходит все не только предыдущие этапы, фазы развития, но и предыдущие исторические, "ископаемые" формы, те самые "формации", только в ускоренном темпе. При том, для некоторых исторических отрезков может быть характерна полиэтапность или внутренняя репродуктивность (репликация). Вот это и есть наш атом, дополнивший цепочку исторической молекулы. Так что, если подвергнуть его делению на протоны, электроны - и т.д. - мы обнаружим в нём зачатки уже знакомых частиц. Так, в нашей х-державе, пережившей некий переломный этап, похожий на вспышку инфекционное болезни, наступает сначала обстановка, похожая на характерные черты первобытных обществ, затем наступает то, что можно сравнить с чертами рабовладельческого общества, после чего следует копия средневековья, за которым идет эпоха торгового капитала... Это всё в, так сказать, чистом виде. Элементы средневековья, как экономические, политические, так и чисто внешние (идеальные), мы видим и в фашистской Германии, в том числе и культурные явления - неоклассицизм, фашистскую склонность к символике, напоминающей символику средневековья; чёткая иерархическая лестница, администрации и ее фигур, какая характерна именно для средневековья, гестапо, напоминающее орден иезуитов, полуфеодальные отношения в сельском хозяйстве, а, с другой стороны, концлагеря, в которых мы узнаём заповедник рабовладельчества. Налицо ретроспективные явления в указанном промежутке. Правда, хронология нарушена. Все смешалось и поставлено, как говорится, с ног на голову. Но мы уверены, что возможно найти и такие государства, которые так же, как и Германия, прошли "запасной этап" - и на протяжении этого этапа явили миру более ровные хронологически и четкие по границам внутренние этапы. Россия, явившая миру подобный феномен раньше других, проходившая этот "запасной "ретро-путь" еще до XX века, репродуцировала и более архаичные, более сжатые во времени, отрезки, которые только к XX веку расширились до целых эпох. Однако, вернемся д Салтыкову-Щедрину. В главе указанной выше книги ("История одного города") "Подтверждение покаяния. Заключение." он на примере правления градоначальника Угрюм-Бурчеева показывает иррационализм всего Российского правления. Автор указывает на то, что, если в обычных условиях против идиотов - в случае возникновения опасности их действий для общества - принимаются защитные меры, то в условиях властвования идиота никаких защитных мер предпринять невозможно. Эти условия (по Салтыкову-Щедрину) - Российские условия. "Если бы вследствие усиленной идиотской деятельности даже весь мир превратился в пустыню, то и этот результат не устрашил бы идиота. Кто знает, может быть, пустыня и представляет в его глазах именно ту обстановку, которая изображает собой идеал человеческого общежития?" "В то время еще ничего не было известно ни о коммунистах, ни о социалистах, ни о так называемых нивеляторах вообще. Тем не менее, нивеляторство существовало... Были нивелляторы "хождения по струне", нивелляторы "бараньего рога", нивелляторы "ежовых рукавиц" и проч. проч." "Угрюм-Бурчеев принадлежал к самым фанатичным нивелляторам этой школы... Прямая линия соблазняла его не ради того, что она в то же время есть и кратчайшая - ему нечего было делать с краткостью, - а ради того, что по ней можно было весь век маршировать, и ни до чего не домаршироваться. Виртуозность прямолинейности, словно ивовый кол, засела в его скорбной голове и пустила там целую непроглядную сеть разветвлений... Таинственные тени гуськом шли одна за другой, застёгнутые, выстриженные, однообразным шагом, в однообразных одеждах, всё шли, шли... Все они были снабжены одинаковыми физиономиями, все одинаково молчали и все одинаково идиотическим бредом". В середине города - единственная площадь. Город разбит на роты, каждая рота-улица имеет шесть сажень ширины - не больше и не меньше. Все дома выкрашены одинаковой краской. В каждом доме - двое престарелых, двое взрослых, двое малолетних и двое подростков; "одинаковость лет сопрягается с одинаковостью роста". Слабые младенцы и обессиленные престарелые, что не в состоянии работать, умерщвляются. (Это было написано за сколько лет до Орвела?) Все учждения - штабы, их служащие называются писарями. "Нет ни прошедшего, ни будущего, а потому летоисчисление упраздняется. Праздников два - один весною... другой - осенью... [как в СССР (включая маршировку-демонстрацию) - прим. наше - Л.Г.] От будней эта праздники отличаются только усиленным упражнением в маршировке". Каждый дом - "не что иное, как п о с е л е н н а я единица", которая имеет своего командира и своего доносчика, десять домов - взвод. Взвод, в свою очередь, имеет командира и доносчика; пять взводов составляют роту, а пять рот - полк. Как ни фантастична эта картина, она уступает реальности: настолько фантастичны, ирреальны воплощённые в жизнь проекты подлинных угрюм-бурчеевых - Иванов Грозных, Петров Великих, Потемкиных и Аракчеевых. Ключевский называет налоговые законы Петра I фантастичными и ирреальными, по принципу "требуй невозможного". (При всей своей зловещей запредельности "российская система" в гипертрофированном виде отражает "рефлекторную бессмысленность" любого государства, и ставит вопрос о "цели" и "смысле" существования. Как любой общественно-исторический катаклизм, российский универс в гротескной форме содержит весь набор функций и качеств, которые можно (в том или ином виде) найти в любой стране, в любом обществе. Она с предельной откровенностью иллюстрирует отсутствие "сверхзадачи" (подменяемой в виде суррогата идеологией и религией), "цели" бытования любого общества. Она показывает, что историческо-общественное движение есть не что иное, как перенесенный на общественный организм аналог физиологических, рефлекторных конвульсий. Такие феномены, как "российская система", подходящие к краю "возможного", штурмующие пределы видимого и осознаваемого нами бытия, граничат с распадением "реальности" - показывая, насколько тонка пленка, отделяющая нас от невидимых конструкций, какие держат рекламно-глянцевую открытку помещенной в нас (или мы помещены в нее?) "реальности". В водовороте этого феномена нет ни "правых", ни "виноватых". Садизм, безжалостность и злоба правителей, их слуг, их завоевательских армий - лишь форма, через которую проявляет себя рефлексорный, изначально заложенный механизм. И объекты, и субъекты, и жертвы, и палачи - пленники этого механизма. Иван Грозный - такой же пленник своего "больного" сознания, своих душевных мук, как и жертва его пыток, попавшая как бы внутрь этого страшного сознания, воплотившегося в страшную внешнюю "реальность", неотделимого от последней. Трансформация реальности в продолжение (или отражение) воспаленного мозга правителя (или кучки бесноватых, запредельно-безнравственных людей) - на самом деле происходит на другом уровне, где они слиты в одной и той же форме. Не случайно это первым понял именно русский писатель (Салтыков-Щедрин). Внешняя предпочтительность "свободных", "благополучных" обществ, их покой, законность и справедливость - зиждутся на еще большем подчинении в них индивидуальности каждой человеческой "единицы" нивелирующему механизму "целого", на еще более широких личностных компромиссах и на унифицировании, превосходящем степень унифицирования внутри "российской системы" - только достигающейся через более мягкие механизмы. Принцип "соответствия" и компромисса на всех уровнях общества - снизу доверху - в других обществах еще жестче. Внешняя свобода и "отсутствие" жертв достигаются там за счет более изощренного регламента и самодисциплины. Ирреальность - всего лишь проявление того, что стоит за так называемой реальностью, иррациональность - изнанка рациональности (следствие дуальности человеческого мышления), а "безумие" - противоположность "не безумию". Индивидуальное же сознание как правило настроено на волну вытеснения и отторжение ситуаций, сходных с теми, что мы испытываем во сне. Как только оно констатирует выпадение из реальности, оно стремится ухватиться за концы реальности, "подтянуться" назад, выбраться на устойчивую почву, стремится не упасть в пропасть кошмара. Поэтому и критика экстремальных политических систем интуитивно ведется с позиций дуализма мышления. НАД ней мы анализируем феномен "российской системы" без содрогания или "осуждения", без смакования и восхищения. Но на ее уровне объект критики ассоциируется непременно с безвыходностью и затхлостью безумия). Таким же безумием угрюм-бурчеевщины веет от торгово-промышленной политики царизма. Осознавая невозможность расправиться с частными мануфактурами, власти, тем не менее, предпринимали всё возможное, чтобы придать им вид государственных предприятий, старались сломать систему рыночных цен и ограничить свободу предпринимательства и конкуренцию, либо вообще уничтожить их (либо придать им особое направление и формы), привести систему рыночных цен, а также финансовую, равно как и валютно-кредитную системы под полный контроль государства. Посошков, один из петровских теоретиков государственного хозяйствования, был уверен, что в России, в отличие от других государств, курс денег зависит единственно от воли государя, который "только прикажет копейке быть гривной, она станет гривной" (268). "Заведение фабрики - пишет В. О. Ключевокий об отношении Петра I к нарождающейся мануфактурной промышленности (иными словами - к промышленным "делам"), - или образование компании становилось службой по наряду, своего рода повинностью, а фабрика и компания получали характер государственного учреждения" (269). Тот же автор указывает на "казенно- парниковое воспитание промышленности", на упразднение (путем сложной системы государственных субсидий и покрывательства) свободной конкуренции предприятий, на "запуганность" капиталов. "При общем бесправии внизу и произволе наверху робкие люди не пускали в ход своих сбережений: крестьяне и рядовые промышленные люди прятали их в землю от помещиков, от податных и таможенных сборщиков, а дворяне, (...) не желая колоть глаза другим (...), запирали своё золото в ларцы или, кто поумнее, отправляли его в лондонские, венецианские и нидерландские банки". (270) Правительство пыталось выкрутиться при помощи доносов, по наушническим указаниям отбирая деньги, но в целом не сумело справиться этой проблемой. (Фискальная политика правительства тогда обогнала свое время; для нее еще не созрели технические предпосылки: для большего успеха она требовала электронных приборов, средств доставки и телекоммуникаций. Но в конечном итоге все равно дело бы кончилось поражением). Ключевский показывает и поразительную бесхозяйственность: когда целые палаты добра, много леса, полковые припасы просто сгнивали, что являлось одной из показательных черт подобного хозяйствования". Подобным же образом "портился" и человеческий материал: сотни тысяч погибших - на безумных и часто забрасываемых позже стройках, от непосильных работ, непомерных поборов, голода, истязаний, пьянства, от цинги (вследствие непомерно высоках налогов на соль) и по разным другим причинам (не считая десятков тысяч казнённых, погибших на бесконечных фронтах завоевательских и "усмирительских" войн). Один из самых грустных итогов и один из немногих в истории Человечества: гибель огромных масс людей и неимоверная бездна страданий от репрессий стали тут восприниматься не только правительством, но и широкими слоями населения как нечто будничное, прозаическое; для властей убиение неимоверного числа народу стало делом весьма обыкновенным, а страдания от репрессий - постоянных, непреходящих, - неожиданно стали тут уделом не только низших слоев общества, но всех его сословий без исключения. --------- --------- ---------- Иррациональность этого правления отлично прослеживается на многочисленных примерах Бобруйска (271). Так, перечисленные выше царские указы о Бобруйске выглядят ирреально, фантастично в свете того, что к тому моменту строительство крепости на месте тогдашнего города было делом решённым (272). Было решено и когда примерно начинать строительство. Это значит, что центральные власти хорошо понимали нелепость своих указов: ведь образовываемые ими учреждения, учреждаемые организации не успевали наладить свою работу, город уже был обречён (никакой военной "хитрости" или следствия закулисной борьбы тут нет; это был бред ("обряд") в чистом виде) - а ему давали герб, учреждали его уездным городом, образовывали уездный суд; знали, что через несколько лет город будет стерт с лица земли, - но проводили городские выборы, организовывали городской магистрат, основывали дворянскую опеку, назначали Городничего, секретарей... Нам видится, что в этом проявился не ранний пример демагогии, не стремление к символизму, а лишь присущая режиму иррациональность, ее проявление. Как мы уже предварительно заметили, российское правительство (как в своё время польское) обратило внимание на Бобруйск как на укрепленный пункт в стратегически важном месте. Речь Посполита, ослабшая в результате внутреннего кризиса войн с Россией, союзницей которой она являлась в минувшее столетие в войне против шведов, была захвачена и раздроблена, разделена между тремя наиболее реакционными в Европе монархическими государствами -Россией, Австрией и Пруссией. Стремясь укрепить недавно захваченные окраинные территории, то есть западную и центральную часть Белоруссии и левобережную Украину, русское правительство сделало особую ставку на Бобруйск. Екатерина (были такие планы и у предыдущих монархов, но более теоретические) стала планировать тут строительство самой совершенной и мощной по тем временам огромной крепости (273). В это время в Европе происходили бурные политические события. Монархии падали и трещали под натиском республиканского движения. Рушились троны, теряли власть диктататоры-монархи. Но нашлись люди, готовые использовать революционные доктрины как средство создания огромных империй. Под предлогом "освобождения" народов из-под власти тирании, проведением политики "экспорта революции" захватывались огромные территории, во имя этих идеалов" и от их имени расширялись границы, создавались империи. Первым таким великим демагогом и великим полководцем стал Наполеон Бонапарт, в кратчайший срок при помощи армии, риторического псевдо-пафоса и революционной доктрины создавший в Европе громадную империю революционной Франции. Очень скоро Наполеон, нанеся сокрушительные удары русско-австро-прусским войскам, подступил к самым границам владений России, вызывая сочувствие в Польше, набирая там рекрутов, стойко сражавшихся в его армии. Россия, со своей стороны, овладела землями, отнятыми у Турции, захватила часть территорий, принадлежавших Ирану, захватила Финляндию. Российская империя превратилась в громаднейшую страну, простиравшуюся от побережья Тихого океана до центральной Польши и от Балтики (от Швеции) до Кавказа. Сотни народов и народностей были включены в состав русского государства, их земли захвачены, а их государственные институты уничтожены. Друг против друга в состоянии равновесия двумя лагерями стали две мощные силы - Французская и Российская империи, две огромные империи, захватившие множество стран - и в природе своей имеющие много общего: как в культуре, так и в традициях, а, главное, обе проводящие грандиозную завоевательную политику. В этих условиях с обеих сторон неизбежно должна была начаться подготовка к большой войне. Два императора - русский Александр и французский Наполеон, говорившие на одном языке (общепринятым языком русской аристократии, дворянства, языком высших кругов, языком многих государственных и деловых документов в России того времени, частной переписки - был французский) неусыпно следили друг за другом, наблюдая за взаимными приготовлениями к войне. В этих условиях подготовки к войне Бобруйск занял очень важное, особое место в планах Александра I. Сам город никакой ценности для российского самодержавия не представлял: с момента присоединения к России город Бобруйск не развивался, все больше хирел, приходил в запустение. К началу XIX в. в Бобруйске осталось всего 200 домов и до 2250 жителей (274). Но в Бобруйск, а, вернее, на месте Бобруйска, было решено построить крепость "1-го класса". 10 августа 1810 г. в докладе Александру 1 "О построении новой крепости в Бобруйске" военный министр России М. Б. Барклай де Толли писал: "К числу... крепостей, по пространству нашей империи расположенных, относится и построение новой крепости в Бобруйске. Крепость сия получает своё образование по сметам и плану, удостоенным Высочайшей Вашего императорского величества апробации в 20-й день минувшего июня" (275). Итак (после подготовительных работ) строительство крепости было начато в июне 1810 г. По плану инменер-генерал-майора А. И. Оппермана она должна была стать одной из лучших крепостей в Европе (276). Сооружение крепости было поручено инженер-капитану Ф. Е. Нарбуту, известному историку Литвы (277). Судьба распорядилась именно так, что Ф. Е. Нарбут, собиравший сведения о страницах минувших эпох Великого княжества Литовского, об истории страны, теперь призван был в качестве военного инженера уничтожать материальные памятники ее истории. В 1811-1812 годах работами по сооружению верков Бобруйской крепости руководил военный инженер Карл Андреевич Шильдер /1736-1854/ которого Фридрих Энгельс назвал "знаменитым генералом Шильдером. Шильдер, участник сражения под Аустерлицем, начавший военную службу унтер-офицером в Московском гарнизонном батальоне, был и в числе защитников Бобруйской крепости. Командованием высоко была оценена его доблесть. Знаменитый военным инженер защищал крепость все четыре месяца французской блокады. Пребывание в крепости К. А. Шильдера, выдающегося изобретателя и инженера, значитёльное событие само по себе, но оно примечательно ещё и в связи с хитроумными выдумками защитников крепости - описываемыми рядом русских офицеров. Одним из авторов этих выдумок мог быть и Шильдер. Напомним, что Шильдер "впервые в истории военной техники осуществил пуск боевой Р79/ ракеты с помощью электричества" (279), "сконструировал бронированную подводную лодку с ракетными станками, которая в 1634-м году была испытана на реке Неве", причём, ракеты могли выпускаться как из-под воды, так и применяться при стрельба над водой (280); в 1838-1848 годах, в сотрудничестве с Б. С. Якоби, сконструировал гальванические и гальваноударные морские мины (281); разработал оригинальный перевозные понтоны для понтонных мостов; "придумал фугасные ракеты, выпускаемые из минных галерей по наклонным трубам для разрушения неприятельских подступов" (282). В 1811 г. началось переселение всех жителей города с территории, на которой предполагалось достроить крепость. Во время этого выселения совершались разные бесчинства и издевательства (283). Жалкие остатки населения были поселены на расстоянии 1,5 - 2 км. от крепости: на 4-х районах - фортштадтах (крепостных городках) - Минском, Слуцком, Березинском и Паричскам - там, где расположена часть современного Бобруйска (284). Крепость строилась там, где город располагался до её строительства: на высоком берегу реки Березины, в устье реки Бобруйки (285). Сначала были возведены некоторые насыпи-валы (286), а в других местах земля была расчищена для возведения крепостных сооружений; затем солдаты под руководством своих командиров принялась разрушать Бобруйск. Были разломаны и снесены каменные и деревянные жилые здания, католические и православные церкви, каменная мельница на реке Бобруйке, часовня, монастырь, один большой и два меньших дворца, средневековая крепость и крепостные сооружения, здание типа ратуши, торговые лавки и торговые ряды, балаганы, гостиница, каменные здания, выстроенные по периметру большой и меньшей площадей - и другие сооружения (то есть - весь город (288). Бобруйск был стёрт с лица земли. Это событие произошедшее в 1811 г. - знаменательно не менее военных побед а поражений. После двух зимних месяцев работ по снесению зданий древний Бобруйск перестал существовать (289). Этот город пережил множество катастроф; вставал на пути монголо-татарских орд, подвергался католизации, был сожжен украинскими казаками - но теперь он - в мирное время - не по местным причинам - был просто уничтожен, срублен под корень, ликвидирован - как будто его никогда не существовало. Языки пламени не лизали бревенчатых срубов, не звонили колокола, женщины с плачем не рвали на себе волосы; под стук солдатских сапог и под скрип подвод, увозящих кирпич и бревна разрушаемых домов, погибал старинный город, это, достойное уважения, человеческое поселение, один из центров - пусть не самый большой - человеческой культуры, погибала сама эта культура, заключённая в рамки этого города, городская белорусская культура с вековыми традициями, связанная с этой землёй, с окружающими деревнями и селами. Для ускорения разрушения имевшего к тому времени почти 400-сот-летнюю историю города, производились взрывы отдельных зданий (290). Не только город Бобруйск, но и Бобруйское староство, своеобразное и многовековое, со своими традициями и со своей историей, неповторимое административно-хозяйственное, региональное образование, было также уничтожено. "Под Россией, - указывает Кернажицкий, - Бобруйское староство обрекалось на продажу; в начале XIX века продажа состоялась, и по частям земли Бобруйского староства были переданы в разные руки" (291). Даже теперь, спустя почти 200 лет со дня этого крайне трагического события, не порвались связи между городом Бобруйском - и местностями бывшего Бобруйского староства; и теперь нередко говорят "Бобруйский куст", проводят так называемые "кустовые" конференции; и сейчас министерства и ведомства Белорусской ССР устраивают методические семинары, конференции и курсы для работников множества сел, поселков и городков не в Слуцке, Пуховичах или Осиповичах, к которым они относятся по административному делению, но в Бобруйске, и т.д. Все эти населенные пункты некогда относились к Бобруйскому староству. В т о время были перерезаны живые вены единой и функционировавшей региональной системы. План застройки форштадтов был составлен в том же, 1811 году. 29 февраля 1812 г. указом самого царя на территории Бобруйской крепости (бывшего Бобруйска) было запрещено строить торговые лавки и жилые дома (282). В целях обороны крепости на фортштадтах (в "городе", "перенесенном на новое место") запрещалось строительство каменных домов. Тем самым на целый век был задержан в своём развитии "новый" Бобруйск (старый, как мы знаем, был уничтожен: подобно перенесённому Угрюм-Бурчеевым городу Глупову на книги "История одного города" Салтыкоа-Щедрина). Его существование было как бы законсервировано, он застыл на одном месте, лишённый поступательной силы, заснувший в той стадии, в какую его ввергли варварски разрушившие древний Бобруйск создатели крепости. Только в конце XIX века в Бобруйске было "возрождено" каменное строительство, построены первые кирпичные дома: не тогда, когда крепость потеряла своё стратегическое значение, а намного позже. Вот и воплощенный в реальность проект книжного Угрюм-Бурчеева налицо: вместо улиц- высокие насыпи-валы, редуты, верки; вместо домов-казармы. Именно так нивелировала царская Россия географическое и социальное ("общественное") пространство. Но сознания, человеческой мысли, ей не удалось нивелировать до конца, и это именно потому, что она не смогла "переварить" проглоченных земель и народов, и тем самым (как и по иным причинам) падение "российской системы" было предрешено....

1.2.3.4.5.6=>