НАЧАЛО ВЕЛИКОЙ АРХИТЕКТУРЫ... Есть такая поговорка: каждый кулик своё болото хвалит. В данном случае определение "великой" возникло как отражение значения этой архитектуры именно для нашего города. И все-таки, архитектура Бобруйска, возникшая в конце девятнадцатого - начале двадцатого века, в какой-то степени является уникальной. Архитектурные решения, декор, использование материала, уникальное сочетание эклектики стилей: все это делает архитектуру старого Бобруйска неповторимым, единственным в своем роде явлением: по крайней мере - в Беларуси. Изувеченные дома, разможженный декор, целые кварталы без всякой причины снесенных старых домов (они могли простоять века): так обошлись советские партийные идеологи с бобруйской архитектурой. Это - еще одна веская причина подробно написать об архитектуре Бобруйска рубежа веков. Разрушение старого Бобруйска коммунистическими властями происходило по целому ряду причин, вытекавших из большевистской идеологии. Тем не менее, проводя исторические параллели, нельзя не заметить того, что большевизм как источник культурного геноцида не был исключительным явлением. Смесь воинственного меркантилизма и протестантизма - с сионизмом - в Соединенных Штатах привела к еще более тотальному "архитектурному геноциду", переплюнувшему большевистский. В этой стране "золотого тельца" умудрились уничтожить вообще ВСЮ архитектуру прошлых веков, с древних сооружений индейских цивилизаций и первых каменных построек европейских колонизаторов, до кварталов XVIII, XIX, и начала XX веков. Сионизм тоже практически переплюнул большевизм, сравняв с землей почти все архитектурное наследие прошлых веков в Тель-Авиве, Яффо, Хайфе и других городах: за исключением идеологически-мотивированной консервации главных символов иудейской религии и прочих религиозно-националистических объектов. Главные идеологические причины, по которым советские власти методически разрушали архитектурные и культурные объекты в Беларуси, затратив на это разрушение колоссальные средства, были следующие. Любые архитектурные украшения (элементы, детали) - помимо чисто-функциональных, конструктивистских - считались архитектурными (буржуазными) излишествами, ненужными и даже вредными пролетариату, и потому сбивались, разрушались, исчезали под молотами, кувалдами, молотками нивелляторов. Таким образом, любые архитектурные элементы, носители того или иного архитектурного стиля, кроме конструктивизма, были обречены на нивелирование. Иначе говоря, все архитектурные стили прошлых эпох, вся история архитектуры - все должно было исчезнуть, согласно советским плановикам. Самое чудовищное преступление было совершено против Минска и Киева - городов-красавцев, мало чем уступавших Берлину, Варшаве и Вене по архитектурному разнообразию и зрелости. В Минске и Киеве еще в тридцатых годах сохранялись сотни улиц такой же, как, например, в Берлине, архитектуры: дома до пяти - семи этажей всей архитектурной палитры 19-го века. Вся эта громадная площадь старой застройки была разрушена из чисто-идеологических соображений. Следующей идеологической причиной разрушительства было стремление политического руководства СССР уничтожить всякие следы особой культуры национальных окраин, все, что символизировало собой историю, культурные особенности и достижения, национальное самосознание и сепаратистские устремления белорусского и других народов. Объекты, которые обрекались на разрушение именно по этой причине - униатские и католические церкви, монастыри, дворцы бывшей белорусской знати, башни, крепости и укрепления времен Великого княжества Литовского, здания - носители белорусского стиля, - уже не нивелировались, но сносились целиком: их сравнивали с землей. По-видимому, центральное правительство опасалось, что окраины советской империи могут когда-либо получить независимость - на долгое или на короткое время, - или быть аннексированы какой-либо иностранной державой, и тогда не исключены попытки восстановить нивеллированные объекты. Чтобы восстанавливать было нечего, все архитектурные памятники, связанные с национальной культурой, подлежали тотальному разрушению. Православные и католические храмы полностью разрушались, а бывшие синагоги и мечети подвергались нивеллированию. Как уже говорилось, из-за существования крепости в Бобруйске не разрешалось строительство каменных домов: в самом городе. Этот запрет был отменён только тогда, когда крепость потеряла свое стратегическое значение. Таким образом (возвращаемся к уже высказанной ранее мысли) крепость надолго задержала развитие города. Один из первых каменных домов - это трёхэтажный дом на углу улиц Чангарской и Карла Маркса (дореволюционные Олеховского и Скобелевская). На трубах, больших и красивых, хорошо заметны выпуклые буквы и цифры: 1868 год. Дом этот несет на себе влияние архитектуры крепости, однако, толстенные стены и окна (как казарменные, - производящие подобное впечатление несмотря на свои большие размеры), не скрывают влияния югендстиля, а также других архитектурных стилей, распространенных в Европе в 19-м веке. Эти стили проявляются как бы "пунктирно", и, в то же время, скупыми средствами создается выразительнейший архитектурный облик. Дом этот производит впечатление торжественности, значительности, и, в то же время, некого уюта и доверительности. Он очень пластичен. Чуть позже этого дома был построен угловой дом, стоящий на противоположной стороне Олеховской, слева. Дом этот несет на себе сильный отпечаток псевдо-восточной архитектуры (то есть, намеренного "восточного" стилизирования) и синагогиальных архитектурных традиций. Декор восточного типа, выступающие полуколонны, обрывающиеся у основания выше человеческого роста от земли, полукруглые выступающие фигуры под окнами: все это создает торжественный, и, в то же время, словно затененный настрой, фантазию на тему восточных реминисценций. Два-три года спустя начала застраиваются каменными домами улица Муравьевская (впоследствие - Социалистическая, ныне улица Победы). Повсюду видны были строительные леса, вокруг строек лежали груды целого и битого кирпича, подводы привозили выполненные для строительства специальные приспособления. К началу двадцатого столетия значительная часть Муравьевской уже была застроена каменными домами. Большинство из них - отразители стиля, не встречающегося больше нигде в Беларуси, в рамках которого каждый известный архитектурный стиль имеет уникальные местные варианты (как и местные варианты смешения стилей), представляющего собой - вне всякого сомнения - историческую и художественная ценность. Это здания с более или менее ярко выраженной средиземноморской или восточной окраской (или без таковой), пластический строй которых колеблется в пределах широкой шкалы настроений - от торжественного до интимно-тёплого. Каждое здание является свидетельством неисчерпаемой изобретательности и богатой фантазии его создателей, является предметом воплощения абсолютно неординарных архитектурно решений и находок, гениальных и элегантных открытий. Здания эти различны в плане: встречаются курдонерского типа постройки, комплекса зданий (например, дом - конюшня), здания, расположенные буквой "Г", буквой "Т" - и т.д. "Наличники" (обрамление) почти всех дверей и окон выступают вперед, и объемно узорчаты, так, что взгляде на здание сбоку взору предстает целый водопад каменных узоров и модулей. Их объемы разработаны так, так, что великолепная картина каменных полотен смотрится одинаково поразительно с любой точки, с любого ракурса! При взгляде сбоку модульоны и наличники образуют и узорчатую зубчатость, и как бы ниспадающие складки, и подобие благородных античных контуров. При всем многообразии и разнообразии архитектурных элементов и приемов, использовавшихся в строительстве домов бобруйского центра, этот стиль вряд ли можно назвать эклектикой. Скорее, это цельный сплав разнородных элементов в рамках местного оригинального стиля. Другим важным моментом является то, что, при всей ограниченности технических возможностей, средств и приемов, которыми могли пользоваться бобруйские архитекторы, они сумели достичь беспредельного разнообразия, изощренной изобретательности в оформлении экстерьера зданий, и наличие ограниченности в технических средствах и стремление к преодолению ее сдерживающей силы в воплощении художественных замыслов явилось, по всей вероятности, одной из важнейших предпосылок возникновения оригинального стиля. Как одноэтажные, так и двухэтажные и трехэтажные дома поразительно красивы, свежи и бесконечно разнообразны. Конечно, может возникнуть путаница при сравнении их с домами других торгово-купеческих центров городов той эпохи, где строились - на первый взгляд - похожие дома: в Жлобине, Рогачеве, Глуске, Быхове, в Минске, и, особенно - в Одессе. Даже за океаном - в Нью-Йорке и Чикаго начала века, и - в еще большей степени - в Монреале имелся весьма похожий стиль архитектуры ("монреальский" стиль, пожалуй, наиболее близок "бобруйскому"). Тем не менее, в чем-то похожие, но не идентичные "бобруйскому стилю" архитектурные явления в других географических точках, представляющие собой застройку двух - пятиэтажными кирпичными домами без применения сложной строительной техники, со смешением стилей и элементами экзотики, национальных особенностей и местного колорита, производились на уже готовой почве, в рамках "готового", существовавшего прежде какое-то время, архитектурного стиля - классицизма, неоклассицизма, неоготики или той же эклектики, в которой хорошо читаются составляющие элементы, с добавлением других; в Бобруйске же создание каждого дома происходило в рамках уже установившейся МЕСТНОЙ архитектурной традиции, и уже существовавшего МЕСТНОГО стиля, хоть и нового, однако, каждый раз как бы заново возникающего, заранее цельного и естественного, в который детали, например, восточного типа декора, входили не как добавленный элемент, а как его неделимая составная часть, образующаяся в единстве целого (мы делаем тут упор не на художественное, а на стилевое единство; цельность художественная может создаваться и при помощи эклектически соединенных элементов). Поразительной выразительностью и совершенством обладает не только внешний вид зданий, но и их внутренняя архитектурная обработка. Интерьеры выстроенных в Бобруйске на рубеже веков домов обладают большим разнообразием, художественной цельностью и завершенностью. С большим мастерством решено оформление лестничных клеток (помещений): стен и потолков лестничных шахт, пола лестничных площадок и перильных ограждений. В части зданий явно или завуалировано проглядывает имитация экстерьера (фасада): в оформлении внутреннего лестничного объема. Пилястры со скупо решенными капителями, подчеркивание карнизов и другие детали создают имитацию внутреннего дворика, ограниченного с четырёх сторон как бы "внешними" стенами. Балясины лестниц и выложенные плиткой площадки оформлены художественно таким образом, чтобы переключать основное внимание на стены, С другой стороны, они сами выполнены достаточно пышно и разнообразно, гармонируя со стенами, выполняя примерно ту же декоративную функцию, что и боскет, и вьющаяся зелень в оформлении фасадов. Другая часть лестничных клеток оформлена с приданием им вида внутренних жилых помещений. Тут присутствуем необыкновенно тонко выраженная теплота, как бы семейная доверительность, камерность и углублённая сосредоточенная простота, в некоторых случаях - нарядность. Параллельно с тем, что архитектура Бобруйска конца XIX - начала XX века представляет собой стилистически цельную систему, проглядывают выраженные черты двух стилей: ампира и югендстиля. Эти черты больше связаны с внешней атрибутикой, с внешней похожестью; внутренне в них заложена иная сущность, иной мироощущенческий смысл. Значительную художественную ценность имеют культовые постройки этого периода: православные и католические церкви и соборы, мечети и синагоги. Разнообразнейшие настроения передаваемы ими с в огромной выразительной силой и с мощным подчас драматизмом. От двух мечетей, выстроенных небольшой мусульманской общиной, не осталось не только материального следа, но даже архивных сведений; кроме устных свидетельств. Из четырех главных католических церквей ("костелов") не уцелела ни одна; только задняя часть самого большого из них - на улице Октябрьской - была сохранена. Большой православный собор возле театра, подле бывшей Муравьевской, был уже в конце 1960-х годов перестроен в бассейн (по примеру Москвы!). Из всех культовых построек в основном сохранились лишь здания бывших синагог, в которых устроили мельницы, склады, пошивочные фабрики и мастерские, небольшие предприятия, магазины и другие учреждения. Именно благодаря этому из огромного числа зданий бывших бобруйских синагог уцелела примерно пятая часть. Глубочайший художественный замысел в их скупых и - в некотором смысле как бы застылых формах - передан с грандиозной выразительной силой, выпуклыми и яркими средствами, призванными выражать в своей совокупности всю тысячелетнюю историю еврейского народа, трагичность и необыкновенность его исторического пути. Внешний объем их решен в пределах двух-трех этажей, но они как правило выше, чем обычные двух-трехэтажные каменные постройки. Грандиозность строительства в Бобруйске в последней четверти ХIX и в десятые годы XX века наложила отпечаток на всю жизнь этого периода, внесла в городской быт и в мироощущение его обитателей привкус каких-то новых свершений, чего-то ожидающегося, созидательного, предчувствие нового и присутствие уже существующих новизны и свершений. Даже через 60-70-80 лет после создания этих архитектурных объектов они продолжали и продолжают вызывать впечатление революционности, освобождения и новизны: настолько они изобретательны и прогрессивны как шаг вперед даже по отношению к современной архитектуре (даже к лучшим образцам послереволюционной эклектики и конструктивизма в Бобруйске), даже к тем вкраплениям модернизма (авангардизма) в ней, какие кое-где имеются. Весь старый центр Бобруйска (то есть то, что от него осталось после перестроек и разрушений, после нивелирования большинства старых зданий, после варварского и бессмысленного уничтожения их внешнего облика начиная с 1930-х годов, - и вплоть до сегодняшнего дня), - все еще существующий старый центр - еще представляет собой гигантскую (это слово мы употребляем, чтобы подчеркнуть его сравнительную величину по отношению к старым центрам той эпохи, сохранившихся в других городах БЕЛАРУСИ) каменную эпопею-памятник в рамках своеобразного и аутентичного местного архитектурного колорита. Не сразу гений народа, его фантазия получили свое выражение в этих зданиях. Они должны были сформироваться в напряженной работе ума и ощущений, в процессе развития художественного и общественного сознания в период, непосредственно предшествовавший началу интенсивного строительства, и появлению высоких по выразительности и простых по архитектурным средствам красот. Атмосферу этих "предшествующих" десятилетий хорошо выразил А. И. Паперна, воспоминания которого о Бобруйске мы уже знаем. Вместе с широким размахом строительства, и общественная жизнь, предпринимательство, а также весь жизненный уклад заметно оживились. В первые годы столетия в Бобруйске вспыхнул пожар, вызванного, согласно традиционному преданию, искрой из топки паровоза. Пожар был настолько велик, что выгорела значительная, если не большая часть города. Во время "главного" пожара случались и умышленные поджоги - дело рук тех, кто надеялся получить значительную компенсацию - страховку за уничтоженную пожаром недвижимость. Они не знали о том, что существует юридический термин, переводящийся на русский язык примерно как "акт Бога". В случае глобальных катастроф, как пожар, уничтожающий более половины города, страховые компании освобождаются от части выплат или даже полностью освобождаются от своих обязательств. Вскоре после первого пожара случился второй, относящийся, видимо, к 1905-му (1906-му - ?) году. Оба пожара стимулировали скорейшее развертывание строительства каменных домов, облегчили возможность более широких и планомерных строительных начинаний. К 1903 году улица Муравьевская, центральная улица города, была уже застроена от своего начала (от железной дороги) на протяжении полутора или двух километров каменными (высокими двух - и трехэтажными; кое-где - одноэтажными; трехэтажных было всего четыре) домами: первые этажи которых были заняты магазинами, мастерскими, банковскими отделениями, кафетериями, скупкой, нотариальными конторами, страховыми обществами, канатными, сапожными, лудильными, швейными, жестяными, механическими и прочими мастерскими, аптеками, кабинетами практикующих врачей, акцизными конторами, фотографиями (фотоателье), питейными заведениями, парикмахерскими, помещениями общественных организаций, выставочными залами, магазинами, продающими предметы искусства, ювелирными и часовых дел мастеров магазинами (лавками), ресторанами, почтовыми отделениями, мясными, цветочными и хлебными лавками, банками и проч. Каждый магазинчик, банк, и другие заведения имели свою уличную рекламу (вывески), прикрепляемую как по всей плоскости стены, так и перпендикулярно, а были и расположенные полукругом. При взгляде на здания Муравьевской представал лес реклам, разных размеров и расцветки, с разными буквами и шрифтами, в конструировании которых художники всячески изощрялись; на многих вывесках были изображения - брюки, керогаз, нечто вроде керосиновой горелки, буханка хлеба, швейная машина "ЗИНГЕР", штиблеты. Высокая насыпь железной дороги Минск - Москва (Вильно - Москва) перегородила город на две части. В "нижней" части осталась сеть небольших улиц и переулков частной застройки с садами и огородами, несколько промышленных предприятий и важных дорог. Эта "нижняя" часть города вобрала в себя все то, что находится от Бобруйской крепости и железнодорожного моста через Березину ниже по течению реки. "Верхняя" часть города - то, что находится - вместе с крепостью - выше по течению реки. Под железнодорожной насыпью проходит современная улица Чангарская, а через нее (благодаря поднятию улиц) - Пушкинская и Бахарова (бывшая Шоссейная). Остальные центральные улицы города "обрубаются" железной дорогой, за ней не имя продолжения. Улица Муравьевская - одна из них. Ее начало (по нумерации домов) - от высокой - 5 - 7 метров - железнодорожной насыпи, а конец - выход к реке Березине. Протяженность этой улицы - примерно 6 километров. Естественные преграды в начале и в конце улицы - насыпь и река - сформировали некую психологическую нишу, камерность и теплоту восприятия, и стилевая гармония и богатство в архитектуре сделали эту улицу неповторимым культурным явлением. Те, кто в 30-х - 50-х, а затем в 1970-х - 1990-х разрушили значительную часть бывшей Муравьевской, совершили варварское преступление.... Постепенно застраивались каменными домами семь пересевавших Муравьевскую улиц - в пределах центральной части города, а также ряд параллельных ей улиц - слева и справа. Располагались на Муравьевской и синагоги: две -хасидская и миснагидская - на пересечении с Шоссейной (это угловой дом и следующее за ним здание в два этажа), третья находилась во втором от угла Адамовской (Комсомольской) и Муравьевской улиц здании (то есть, на втором после "большого" квартала - или на третьем (если считать большой квартал как два: его правая сторона разделена улицей - современное название - Дзержинского) - квартале), на стороне базара, в том доме, где сейчас парикмахерская. Еще одна - на квартал дальше; как и все другие, на стороне базара (на правой стороне - если идти от железнодорожной насыпи к реке Березине), и еще одна - рядом, на одной из прилегающих улиц. Это - самые большие синагоги из тех, здания которых сохранились. По размерам они вполне соответствуют самым большим синагогам в столицах - Москве, Петербурге, Варшаве и Вильно. Архитектурная целокупность, стилевое разнообразие и богатство, геометрическая правильность-расчерченность параллельных-перпендикулярных улиц на значительной протяженности (10-12 км) - необычное, нехарактерное явление для такого сравнительно небольшого города, как Бобруйск, что делает его старый центр (то, что от него осталось) уникалным. По краям улицы Муравьевской, у стен домов, тянулись высокие и довольно узкие тротуары, мощеные кирпичом и плиткой, отделенные кое-где от проезжей части толстыми белыми плитами. В определенных местах в тротуары были вкопаны железные столбики, расширенные в верхней части, с закругленными головками, к которым привязывали лошадей. Под домами находились обширные и глубокие подвальные помещения, служившие складами или хранилищами продовольствия. В наиболее людных местах Муравьевской на своем постоянном посту стоял городовой. Еще двое городовых иногда появлялись на своих временных постах. На других улицах имелись специальные будки (на Базарной площади, например), где постоянно дежурил полицейский. По окончанию рабочего дня на Муравьевской устраивались гулянья, во время которых молодежь с разных концов города устремлялась на эту улицу, образуя по вечерам сплошной поток гуляющих (33-б). Центральная часть Муравьевской - от Шоссейной до современной Интернациональной (6 кварталов), а иногда от дореволюционной Скобелевской (в советское время - Карла Маркса) до бывшей Адамовской тогда (и позже - вплоть до конца 1980-х годов) называлась "биржей" (34). Тут назначались встречи с целью трудоустройства, заключения сделок или пари, обмена информацией, сплетнями, важными сведениями, свидания, знакомства, и т.п. Освещалась улица сначала керосиновыми, а потом газовыми фонарями, в желтоватом свете которых гуляние продолжалось до позднего вечера. Зажигали фонари фонарщики с длинными шестами (другие свидетели помнят фонарщиков с лестницами). Как в конце XIX, так и в начале XX века улица Муравьевская имела неотразимое очарование. Одновременно с застройкой Муравьевской улицы каменными домами возводился становящийся все более значительным по тем временам комплекс каменных зданий в районе базара. Вокруг базара - по улицам Шоссейной, Скобелевской, и - перпендикулярным к ним - Олеховской и Муравьевской - возникли большие каменные дома, с капитальными каменными постройками во дворах - сараями, складами, конюшнями, задние стены которых образовали естественную ограду, а в четырех местах (со стороны улиц Муравьевской, Олеховской и Скобелевской) были построены монументальные железные ворота в стиле раннего конструктивизма, запиравшиеся на ночь. Внутри периметра, на территории базара, возводились каменные павильоны с обширной внутренней площадью и большими окнами треугольной формы под крышей (дававшими хорошее освещение), где размещались торговые ряды, киоски и магазинчики. Здания, где располагались значительные по тем временам торговые залы типа древнегреческих гимнасий, здания сопутствующих назначений (в каком-то из них помещался трактир; возможно, их было два), помещение гостиничного типа (как бы миниатюрный постоялый двор), складские помещения, конюшни, лавочки, крытые торговые ряды (отдельно от торговый "гимнасий"), конторы, здания, выстроенный по периметру базара и огораживающие всю его площадь вместо стен, мастерские: все это делало базар одним из особых центров общественной жизни города, его своеобразным форумом, где обсуждались события и формировалось общественное мнение определенных классов, где заключались торговые сделки, велись переговоры насчет сватовства, трудоустройства, покупки или строительства жилых домов и прочих зданий, заключались пари. Тут обсуждались городские новости и события общественно-политической жизни, разбирались поступки и действия видных людей города, и тех, кто действовал на общероссийской арене, распространялись сведения, происходивших в близлежащих городах, городках и местечках, в губернском городе Минске, в столицах - Киеве, Москве и Петербурге, - и велись по их поводу бурные споры. Тут произносились проповеди и речи, и образовался постепенно разряд так сказать "базарных людей", которые за счет базара кормились, которые весь день крутились на базаре, заключали пари или участвовали в качестве свидетелей и т. п., выполняли подсобные работы, предлагали свои услуги, были на побегушках у средней руки торговцев. Базар и находившиеся поблизости от него маленькие кофейни и кондитерские стали местом сходок и бытования разного рода жуликов, подрабатывавших в основном на разного рода незначительных финансовых операциях вроде мелкой спекуляции или жульнических пари, в качестве статистов при передаче денег из рук в руки и заключения контрактов, и т.п. Базар был и местом стоянки "балагул", то есть грузовых извозчиков, и просто извозчиков, среди которых были как владельцы подвод и лошадей, так и владельцы экипажей. Тут они в основном и получали заказы. Как мы уже заметили выше, в первом десятилетии двадцатого века с трех сторон базара были сооружены монументальные ворота, выполненные с конструктивистским отпечатком. Основу двух из них составляли два мощных вертикальных столба прямоугольной, почти квадратной в разрезе формы, к которым сверху в качестве перекладины крепилась железная объемная конструкция, в разрезе также прямоугольной формы, состоящая из крест-накрест расположенных конструктивных элементов и каркаса, а к передней плоскости этой конструкции крепилась большая вывеска с выведенной на ней большими буквами надписью "БАЗАР". Третьи ворота были построены позже и представляют собой целиком конструктивистское сооружение из железа. Внутреннее пространство между опорами было занято высокими железными воротами и калитками (с обеих сторон), отделенными от ворот железной (в других воротах - каменной) не очень высокой опорой с железной (каменной в других вариантах) перекладиной; калитки эти запирались на ночь. С южной стороны базара - там, где проходит современная улица Чангарская (бывшая Олеховская) и где перпендикулярно базару начиналась улица Бульварная, ведущая к железнодорожной станции, постепенно оформлялась площадь, которая затем получила название Базарная площадь. Она стала центральной площадью этой части города. Позже она была вымощена квадратными, отшлифованными сверху и плотно пригнанными друг к другу камнями, равно как и часть базара, а также значительная часть улицы Муравьевской (улица Костельная была вымощена такими же отполированными камнями гораздо раньше). С другой стороны Базарной площади, слева от выходящих на нее базарных ворот (если стать к ним спиной), застраивался Пожарный переулок, носящий и поныне то же название, в котором было выстроено большое монументальное здание пожарной, здание очень солидной архитектуры, с огромными красными дверьми-воротами в стене первого этажа (пожарная каланча была пристроена позже). Пожарная станция находилась в этом здании бессменно более полувека, почти до наших дней. Справа от базарных ворот, что выходят на Базарную площадь, - располагалась лавка мясников и торговцев зерном: в полуподвальных помещениях, а на самой площади обосновались две или три конторы, заведение типа харчевни, которое фактически являлось еврейским клубом, и другие заведения; по той же стороне площади - дальше - был выстроен большой дом с мануфактурным магазином на первом этаже, принадлежащий Айзеку Гольдбергу, крупному предпринимателю и портному, у которого работали шесть мужчин и восемь женщин, и у которого была большая семья в двенадцать детей. Он был "коми-вояжёр", ездил по всей России, а выделанное у него на предприятии мужское и женское платье он часто сам возил в деревни и местечки, где и продавал, получая хорошую прибыль. Со временем он со всей семьей переехал в Америку. Магазин его по меркам Бобруйска считался крупным, в том магазине можно было купить из одежды практически все. С другой стороны площади жил раввин Йосель Гумпрах, миснагидский раввин: в одноэтажном, но представительном каменном доме с надстроенной над входом, над карнизом, плоскостью (типа фрагментарного аттика), в филёночной части которой имелись высеченные, выступающие из стены, древнееврейские буквы, слагающие библейское изречение - "пОсек". В доме раввина (а он угловой, в дальнем от ворот базара конце площади) имелась и молельня. Раввин Йосель Гумпрах являлся владельцем обувных магазинов; со временем и он со своей семьей иммигрировал в Соединенные Штаты Америки. В базарные дни вся площадь заполнялась прибывавшими из деревень крестьянами, из подводами и лошадьми. Тут, сидя на подводах, они и ели, и (иногда) раскладывали товары, и спали. Тут устраивали свои игры крестьянские дети, приезжавшие с товаром в город, а под подводами нередко валялись пьяные мужики. На втором этаже дома, находившегося справа от базарных ворот, на противоположной стороне Олеховской, во дворе, находился трактир. В него поднимались по высокой деревянной лестнице. Хозяйкой трактира была дородная еврейка Ача. Напивавшихся, бывало, до бесчувствия клиентов она сама выволакивала за дверь, и своими сильными, как у мужчины, руками стаскивала по высокой и длинной лестнице. Справа же от базарных ворот, на той же стороне улицы, в первом доме, со двора, помещался ломбард. Летом, в погожие дни, столы из ломбарда выносили прямо во дрор, и там из одних ящичков доставали банкноты, а в других исчезали отданные под залог вещи. В этом же доме жила та самая богатая женщина (известная под именем Хая-Брайна Ланейкайле), какая (об этом уже говорилось) нанимала казацкую сотню для охраны еврейского населения.

* * * Третьим центром общественной жизни города был вокзал. На вокзале тоже всегда вертелись те, кто хотел чем-нибудь подработать, а также совершались, заключались всяческие сделки. Между вокзалом и центром (улицей Муравьевской и базаром с прилегающими к ним улицами) постоянно курсировали подводы, а также пролетала время от времени запряженная парой лошадей коляска. По установленным в городе с конца XIX века законам налог на строительство домов в районе реки и в районе крепости (возле вокзала) не взимался, и в этих местах как грибы, росли добротные деревянные дома. Вместе с вокзалом одним из центров средоточия деловой жизни был порт.